Будённый Двадцать Шестой (СИ)

  Стена щербатая, словно под заказ, однако добраться до флагштока оказалось совсем непросто. Серебристая трубка так и дребезжала под лапками - спасибо, хоть скобы держались.

  Непонятное пятнышко оказалась крохотным лоскутком ткани, плотным и влажным, словно нераскрывшийся бутон. Пока можно было разглядеть только пунцовый фон, непонятный золотистый контур в середине и мягкий жёлтенький пушок по краям.

  Узнав об этом, Будённый покачал головой и моргнул рубиновыми глазами.

  - Через дня четыре он раскроется как полноценный флаг. С гербом и бахромой.

  - А потом?

  - Придёт тот, чей герб будет на флаге, и попытается занять город. Ты что-то хочешь спросить?

  - А как они его... ну, вырастили?

  - А как выращивают Яйца Зябликов? Их никто не выращивает. Они сами растут.

  - И что, пока оно не вырастет, мы так и не узнаем...

  - Это Железный Феликс,- Будённый развернулся к своему бункеру, прогрохотал по ступенькам и зашагал где-то в глубинах, которые Эразм так и не рискнул залезть.

  - Как ты узнал?

  Ответа не было.

  На серой стене бункера, достаточно высоко, чтобы было видно с улицы, висит пятнистая от ржавчины табличка. Чёрными буквами по белой краске, на диво чётко и тщательно: "БУДЁННОГО 26".

  Случалось, Эразм задумывался - который из Буденных первичней и существуют ли Будённые Двадцать Четвёртый, Двадцать Восьмой или Восемьсот Девяносто Пятый?

  Сегодня думать было некогда - Буденный собирался на битву. Из подвалов поднялся рогатый боевой конь АГР7 вер.Б, отлитый, казалось, из цельного чугуна; седло его топорщилось пулемётами, а с правой стороны подмигивал ацетиленовый крис, вскрывавший железобетон, словно булочку.

  Эразм еле-еле успел закончить с машиной и всё утро носился с маслёнкой, смазывая всё, что могло сказаться на мобильности.

  - Спасибо тебе,- наконец, сказал Будённый,- Сейчас мой долг - отблагодарить тебя и, к величайшему счастью моему, я знаю, чего ты хочешь больше всего на свете. Я скажу, откуда я узнал про Феликса.

  Эразм так и замер с полуоткрытым ртом. Железобетонная проницательность Двадцать Шестого и вправду могла раздавить.

  Далеко-далеко - на мосту? наверное... - загрохотало и заревело в двести тысяч раз громче, чем прежде. Задрожал асфальт, затрепетали стены, задребезжала вывеска...

  Будённый дождался, когда стихнет, и сказал всего одно слово:

  - Радиолокация.

  Всхлипнули и распахнулись ворота. Будённый выступил на мостовую, свернул, и двинулся навстречу грохоту. Много позже, когда одинокий всадник уже почти растворился в сером желобе улицы, вокруг него замелькали, стягиваясь, мутные тёмные пятна.

  Это были Тени. В той битве они сражались на его стороне.

  Грохот, грохот, грохот. Жаркий и фыркающий грохот взрывов, сухой и удушливый разрушений, железное "га-га-га" световых пулемётов и ещё десять тысяч иных грохотов: плачущих, стонущих, отчаянных, бессмысленных, глупых, вездесущих, звенящих и несуществующих. Спёртых, вонючих, презирающих, оскорбительных. Провальных, обвальных, застигающих и пугающих. Вездесущих.

  Вечером Эразм взобрался на Вышку. Вся конструкция ходила ходуном, а один прожектор уже начал крениться. Чувство было, словно оседлать флюгер.

  Битва шла огромной дугой по всему фронту - от Парка и до Газонокосилки. На два-три квартала вглубь были только чёрный дым, руины и грохот, и только возле Второго Железного мигал крошечный маячок.

  Площадь затянуло дымом, флага было не разглядеть.

  Эразм вернулся к машине и стал наводить последние штрихи. Двигатель, трансмиссия... карданный вал вроде держится. Он вылез наружу, и лишний раз осмотрел её со всех сторон. Вид опрятный. Может, даже ездить будет.

  Сидение водителя прогнулось, но выдержало - кожа была на редкость добротная. Ключ повернулся без проблем, за годы в скважине зажигания он успел срастись с ней в единое целое, а вот педали смущали: на рост хорька они рассчитаны не были и пришлось их поднимать искусственно и связывать с прежними рычагами при помощи изощрённого механизма. Ну да ладно, в инженерный свой гений он верил всегда.

  Грохот отступил, раздавленный рокотом ожившего мотора. Эразм вдавил газ, врубил первую передачу и почувствовал, что трогается с места. В самый последний миг он крутанул руль, увернувшись от кирпичного столба, и выехал в ворота, подпрыгивая на растресканной мостовой и весь счастливый и пьяный от внезапной свободы.

  Потом вывернул на улицу и затрясся, с трудом удерживая автомобиль на дороге. Войны больше не было, она бурчала где-то за спиной, ненужная и неинтересное.

  На большом перекрёстке он с лёгкостью вписался в поворот и загрохотал по широкому проспекту до Моторного. И слева и справа тянулись всё такие же пустые дома с лопнувшими окнами и осевшими стенами, но тоски они больше не наводили.

  В конце-то концов, техника не вечна, да и человек тоже - нет ведь больше людей... но находчивость? но смекалка? но тяга к познанию мира?!.

  Над горизонтом занимались две зари.