Будни анестезиолога

Как-то возвращаясь из Пскова по Киевскому шоссе, притормозил у указателя «Порхов». Задумался, а стоит ли городок того, чтобы, свернув с трассы, проехать до него почти сотню километров? И что я вообще знаю о городе Порхов? Знаю, что такой есть. Уже немало. Слышал, что в нем сохранились развалины крепости. А еще знаю, что в 80-е годы там жили серьезные мужики, которым за две недели удалось сделать то, чего в течение шести лет так и не смог добиться весь профессорско-преподавательский состав нашего института. Было так:

Учился на моем курсе один парень, родом с Полтавщины, пример такого малороссийского дебилковатого парубка. Его олигофрения сочеталась с ярким национальным колоритом, с неистребимым акцентом и рубашкой-вышиванкой. Поскольку оказалось, что он еще не только жив, но и вполне дееспособен, назовем его так, как называли в институте: гомункулом. Первые годы казалось, что парень просто не понимает русского языка. Узнав, что я достаточно свободно объясняюсь на украинском, некоторое время набивался мне в друзья, пока не был послан подальше. Как он умудрился поступить в институт, было загадкой. Зато весь курс знал, как он учился. Для тех, кто не учился с ним в одной группе и был лишен возможности личного общения, в штабе ДНД института издавалась неформальная стенгазета, в которой публиковались особенно ценные его цитаты, в основном из ответов на экзаменах. Преподаватель анатомии:

– Вот перед вами легкие ребенка, который не сделал ни одного вдоха.

– А скажите, сколько ему было лет?

В каждую сессию парня пытались отчислить, заведующие почти всех кафедр клятвенно заверяли: «Уважаемый, наш экзамен ты не сдашь». Но гомункул мог неделями преследовать преподавателей, выпрашивать зачеты, разрешения на пересдачу экзаменов. Помню, как одну тетеньку-доцента выворачивало наизнанку, когда он, начиная что-то говорить, путал ударения, постоянно повторяя слова «цЕпочка» и «мокротА». В итоге большинство сдавалось, пусть на пути к диплому его останавливают другие. В особенно трудных случаях из деревни с Полтавщины приезжала мама. Здоровенная такая хохлуха, в цветастом платке, с огромными корзинам в руках. Она заваливалась в деканат, а при приближении декана падала на пол, хватая его за ноги с криком: «Отец родной, не губи! Не гони моего сиротинушку, один он у меня, одна моя надежда!» По полу катились какие-то помидоры, яйца, огурцы и прочий продукт ее подсобного хозяйства. Крик переходил в визг на грани максимальной частоты восприятия человеческого уха, а по мощности далеко превосходил болевой порог. Представить подобный звук может только человек, знакомый с национальными украинскими воплями. В результате декан сдавался. Приказ об отчислении в очередной раз прятался подальше, выдавался очередной допуск к экзаменам, проводились беседы с особенно принципиальными заведующими кафедрами. Декан был мудрым человеком, понимал, что нервы дороже, пусть числится, работать врачом он все равно не сможет. Была еще надежда на военно-морскую кафедру, надежда, что суровые морские офицеры выдержат натиск мамаши. Но не выдержал и наш клуб веселых капитанов второго ранга, и гомункул с очередной попытки получил зачет по курсу с загадочным названием ОТМС. Кстати, долго оставалось загадкой само значение слова ОТМС. Что-то подсказывало, что это скорее всего аббревиатура, но ее расшифровка оставалась тайной. По логике, буквы М и С обозначали медицинскую службу, но что значили О и Т? Явно не оперный театр.

Когда нашему курсу пришло время сдавать госэкзамены, наш гомункул еще сдавал зачеты за четвертый курс. Во второй половине восьмидесятых, на закате советской власти еще сохранялось такое понятие, как распределение, но уже считалось хорошим тоном поиграть в демократию и задать выпускнику вопрос: «А где бы вы хотели работать?» И сделать вид, что к его просьбе прислушались. На самом деле все было решено заранее, и комиссия из представителей различных управлений Минздрава собиралась чисто для проформы. В ответ на заданный вопрос, кем бы вы хотели стать, комиссия услышала: «А я бы хотел стать акушером-гинекологом». Пауза. Попасть на гинекологический поток было мечтой половины курса, а на него брали всего 30 человек из шестисот. И никакие связи, знакомства, деньги, заслуги перед комсомолом и компетентными органами не могли дать гарантии, что ты на него попадешь. Наконец кто-то решился прервать повисшую в зале тишину:

– Молодой человек, но вы же терапевт.

– Ну тогда хирургом…

Неожиданно из глубины зала вылезла какая-то тетка из курортного управления:

– Он мне подходит, мне такие люди нужны.