— Я так понимаю, — вмешалась председатель профкома, до того лишь поворачивавшая голову налево и направо и слушавшая начавшуюся перепалку, — что вы нам ни одного факта плохого к вам отношения не предъявите. Да?
— Ну, как же… Я же и говорю: директор ко мне относится не так, как к остальным. Он хуже относится. Я так работать просто не могу…
— Что ж мне теперь, вприсядку перед ней плясать, веселить ее и хвалить все время? Так, что ли? — уже взъярился директор.
— Тише, коллеги, тише… В общем, так. Я думаю, комиссия меня поддержит. Жалоба, грубо говоря, выеденного яйца не стоит. И зря ты, милая, жаловаться стала. Было бы на что…
— Как это? То есть, профсоюз мне не поможет? Но как же мне теперь в этой школе работать?
— А это уже ваши проблемы. Но не думаю, что директор после этой комиссии станет к вам относиться лучше, — язвительно выговорила завуч и встала. — Мне пора, извините. Надо еще внеклассную работу проверить.
…
На следующий день у директора на столе лежало заявление с просьбой об увольнении.
— Хм… Мы найдем ей замену? — спросил он у завуча.
— Конечно! Давно готовим!
— Значит, отпускаем без скандала?
— Пусть с ней скандалят в другой школе! Наше счастье, что родители ни одной жалобы не написали!
— Ну, так и решим…, — и директор подписал в уголке: «Не возражаю. В приказ».
Не царское дело…
— Здравствуйте!
Ноги в брючках и туфельках ловко переступили через банку с краской.
— Здравствуйте, — не поднимая головы, ответил директор школы. Ему было некогда отвлекаться. Он вел трехцветную линию по краю лестницы с третьего этажа на первый.
— Здравствуйте!
А сейчас — юбка и сандалии.
— Здравствуйте!
О, мужички подтягиваются: костюм и грубые полуботинки.
— Здравствуйте!
И остановилась.
— Здравствуйте, здравствуйте, — посторонился, пропуская мимо себя, директор школы. Но ноги никуда не двинулись.
— Что это вы делаете?
Завуч стояла над ним и глядела растерянно на грязную спецовку, руки в краске, банку, кисточку, которая уже набила мозоли на двух пальцах.
— Как — что? Ремонт…
— Неудобно же! Учителя идут, а вы — тут!
— Чего же неудобного? Их обязанность — вовремя прийти из отпуска. Моя обязанность — приготовить школу к учебному году. Вот мы все и выполняем свои обязанности, — недовольно пробурчал директор и снова опустил голову.
Впереди были еще три лестницы, а завтра уже надо будет проводить первый педсовет…
Литература в школе… А для чего она?
— … Вот скажите, а какой смысл в требовании выучить именно шесть стихотворений? Я не нашел такого требования ни в одной методичке…, — директор школы искренне пытался разобраться в программе и методике, походив по урокам.
— Ну, как же! Во-первых, это заставляет учеников читать! Читать, понимаете, автора, а не учебник! А во-вторых, это прекрасно тренирует память! — сверкала золотыми очками заслуженная и много проработавшая «русистка».
— Память? — ошарашено переспрашивает директор. — А что, теперь и памятью на уроке литературы заниматься должны?
— Конечно! Это же межпредметные связи! Мы учим запоминать, математики учат логике, а потом они у вас на истории лучше учатся! — победно тряхнула та желтыми кудряшками.
— Хорошо… Лучше на истории — это хорошо. Ну, насчет чтения я спорить с вами не буду, хотя признаюсь, что «Войну и мир» прочитал только в армии, и убежден, что Толстой писал этот роман не для шестнадцатилетних подростков, жизни не нюхавших… Нет-нет, постойте, не перебивайте! И «Обломова» я прочитал только в двадцать лет. И поэтому мне этот роман понравился, в отличие от всего, что мы «проходим» в школе из-под палки. Кстати, об «Обломове». Я как раз на этом уроке у вас сидел.
— Да, тот урок прошел активно, интересно, — выпрямилась учительница.
— …А скажите, это такое указание, да? Чтобы говорить, что Гончаров там развенчал и показал, и поиздевался над «обломовщиной» и так далее?
— Не понимаю, о чем вы?
— Ну, как же… Оценку какую дали вы роману и героям?
— Так это устоявшаяся оценка, вековая, можно сказать!
— И что, Обломов и, правда, отрицательный типаж? А мне казалось, что он — заглавный герой, что Гончаров его описывает с любовью, с нежностью, что Обломов в романе герой исключительно положительный…
— Но ведь, Добролюбов…
— Вот видите! Не Гончаров, а Добролюбов! И выходит, что не роман «Обломов» вы объясняете, а статью Добролюбова об этом романе… А для Гончарова Обломов — хороший человек, положительный герой, имя которого он выносит на обложку романа. Ведь не «Штольц» назван роман!
— Что же мне теперь, объяснять, какой Обломов хороший? И что потом выпускники получат по сочинению, если так напишут?