Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Райзигер чувствует трепет и дрожь в конечностях. Обдает ледяным холодом. Он не может двигаться. Приходится неподвижно слушать, как взрывчатка летит сквозь воздух с диким стрекотом. Как она методично врезается в стенку окопа.

Йордан толкает его в бок:

– Если дальше в том же духе, точно попадут, – говорит он.

Должно бы, по идее, звучать смешно. Но шутка не сработала. Йордан и сам понимает:

– Думаю, пора сваливать. Оставь ты этот провод. Поищем укрытие, пока француз не выпустит пар.

К Райзигеру возвращается смелость:

– Всей работы на пару секунд. Давай уже, Йордан!

Стоя спиной к врагу, он соединяет концы провода. Гул в трубке:

– Алло, батарея!

Ругается. Ответа нет.

– Алло, алло, батарея!

Всё. Должно быть, по пути еще где-то перебито.

Йордан выхватывает у Райзигера аппарат:

– К чертовой матери. Дай сюда. Или давай сначала еще раз соединимся с Улигом. Алло, наблюдение один девяносто шесть?

Из трубки звенит громкий голос. Это капитан.

– Герр капитан, линейный патруль на проводе!

– А ну, быстро сюда! – орет Мозель. – Сейчас же, бегом! Оставьте эту чертову хренотень, ясно? Бегом сюда!

Выдергивают провод из аппарата, смотрят друг на друга.

– Еще не хватало, – говорит Йордан.

Райзигер пожимает плечами, берет под мышку катушку с кабелем:

– Ничего не поделаешь.

Бегут назад.

Несколько шагов – и в стенку траншеи прямо перед ними попадает снаряд. Райзигер в падении видит, как из земли вырывает большой кусок известняка. Насыпь обваливается почти прямо на них. Подпрыгивают – прочь отсюда! Ложатся снова. Дальше ползут на животах, еще пятьдесят–шестьдесят шагов. Видно, как всюду вокруг сквозь черные клубы прорываются желтоватые огни. Грохот такой сильный, что ушам больно. Продолжают рывок. То и дело залегают, лицом и руками плотно прижимаясь к известняку.

Наконец видно линию фронта. Еще двадцать шагов! Там капитан! Уже не у трубы – он приседает, сгорбившись, рядом с укрытием, в котором сидит Улиг. Порой он пропадает в черном дыму. Едва Райзигер собрался выпрыгнуть, тот в мгновение ока исчез. Но вот Райзигер глядит туда же, и он снова неподвижно сидит на корточках, в той же позе. Капитан машет рукой, подносит руки ко рту и кричит. Ничего не понятно.

Еще один прыжок – и они рядом с ним. Райзигер пытается вытянуться и сделать доклад по форме. И вдруг влетает прямо в капитана. Их головы ударяются друг о друга. Они валяются в телефонной яме, под ними Улиг, над ними Йордан. Когда, наконец, распутываются, Мозель кричит изо всех сил, сердито и настойчиво:

– Бегом назад! Батарее – беглым огнем на двадцать шесть сто! Оберлейтенанту Буссе попытаться проложить связь!

Назад? Прямо сейчас? Ответить нечего.

Райзигер в падении разглядел пехоту, стоявшую плечом к плечу с винтовками наготове, объятую дымом и огнем.

Йордан уже спешит впереди. Он – за ним. Бросок, короткий прыжок, бросок, ползком на животе – окружен жарким пламенем, оплеван едким дымом, потоками извести и дерьма с головы до ног. Наконец-то – батарея! Здесь уже не до формальностей, не до субординации. Райзигер бросается к оберлейтенанту:

– Беглым огнем на двадцать шесть сто!

Мчится мимо Буссе к своему орудию, твердя в полубезумии, совершенно запыхавшись: «Беглым огнем на двадцать шесть сто!» – и сталкивает Гельхорна с места наводчика. И вот уже пронзительный трубный сигнал, голосом Буссе:

– Вся батарея, беглым, на двадцать шесть сто!

18

Батарея становится единой машиной.

По команде «Беглый огонь на двадцать шесть сто!» шестеро бойцов выставляют на шести орудиях шесть снарядов с взрывателями на дистанцию двадцать шесть сто.

По команде «беглый огонь» шестеро наводчиков нацеливают шесть орудий на дистанцию двадцать шесть сто.

Команда «беглый огонь» заставляет руки шести артиллеристов с точностью шести рычагов автомата шесть раз за шестьдесят секунд открыть затворы в батарее из шести орудий, пока шесть других артиллеристов шесть раз укладывают шесть снарядов в шесть стволов, чтобы шесть затворов захлопнулись в одну и ту же секунду, чтобы шесть правых рук произвели шесть выстрелов шесть раз на дистанцию двадцать шесть сто. Затем шесть стволов откатываются назад шесть раз за шестьдесят секунд, заставляя орудия вставать на дыбы, подобно забиваемым животным.

Зарядили, навели, выстрелили.

«Беглый огонь» означает, что через десять минут частота человеческого пульса удваивается. Сердце стучит уже не в груди, а в горле. Сперва пульс заставляет дрожать конечности. Затем они восстают против его команд, становятся подобны железу – частью большой машины. Шесть орудий. Одна батарея.

«Беглый огонь» означает, что спустя полчаса автоматического движения расчеты шести орудий расстегивают шинели. Что через час расчеты снимают шинели, расстегивают рубашки и засучивают рукава.

«Беглый огонь» означает, что через час в расчете у каждого номера на лице мертвенная бледность, по которой густой чернотой расходятся сажа и порох.

«Беглый огонь» означает, что солдаты пытаются что-то кричать друг другу, но вскоре эти попытки прекращаются. Если и прорывается какой-то крик, в нем скорее слышен рев животного.