Будни и праздники императорского двора

Второе описание Долли Фикельмон датировано 31 января 1832 г.: «28-го по случаю именин Великого Князя Михаила – большой бал во Дворце, куда были приглашены и посланники. К концу бала, блистательного, но и изнурительного, мне казалось, что умру от усталости. Зала большая, по-царски величественная. Когда полонезы заводили нас в соседние залы, где находятся покои Императрицы, от стоявшего там сильного аромата цветов и духов становится дурно. На обеденном столе – в январе! – сотни гиацинтов и желтых нарциссов. Вид цветов меня всегда радует и печалит… представляется мне символом фальшивой и поверхностной цивилизации… Император казался мне более озабоченным и более строгим, чем обычно. Императрица – серьезней» [762] .

В Концертном зале могло поместиться где-то до 500 человек. Отмечая расширение круга петербургского бомонда, М. А. Корф в дневниковой записи 4 февраля 1843 г. заметил о списке участников этого престижного бала: «Года с три тому назад на его списке их было всего 440 человек, а в последний год звано уже было 520. Одни женятся или выходят замуж… другие выходят в люди и места, третьи втираются в аристократию через родство и связи…» [763]

Следующий за Концертным залом зал Невской анфилады – Белый зал – в 1856 г., при императоре Александре II, получил название Николаевского [764] , так как в нем был помещен большой конный портрет Николая I работы художника Франца Крюгера.

На «большой» бал в этот зал приглашалось до тысячи пятисот человек; съезд на бал назначался к девяти часам вечера; в девять с половиной из Малахитовой гостиной через Концертный зал входили парами под звуки полонеза члены царской семьи, трижды обходили зал, меняя каждый раз дам; после полонеза танцевали вальс, две кадрили, и в начале второго часа бал заканчивался мазуркой.

На больших новогодних балах (в начале января) присутствовало две-три тысячи человек, как правило, имевших формальное право быть представленными императору. Офицеры приглашались до VII класса, гражданские чины – до IV, супруги и дочери всех придворных чинов, супруги флигель-адъютантов, полковников, бывшие фрейлины с мужьями. Приглашенным лицам рассылались специальные повестки. Дамам предписывалось, как правило, быть в русском платье с декольте и шлейфами (придворным дамам из белого атласа с красным шлейфом, расшитым золотом), мужчинам – в парадной форме. Для каждой категории приглашенных предназначался один из подъездов Зимнего дворца. Для великих князей – Салтыковский, для придворных лиц, высочайших особ, послов и гражданских чинов – Иорданский, для военных – Комендантский. Приглашенные проходили мимо выстроенных шпалерами лейб-казаков в бешметах и «арапов» в больших тюрбанах. Посылались приглашения и в гвардейские полки на определенное число офицеров (участвовать в танцах в качестве кавалеров). При выходе из Малахитового зала их величеств оркестр играл полонез (польский), который с начала XIX в. заменил менуэт. Император мог начать танец, например, с супругой главы дипломатического корпуса, а великие князья – пригласить жен других дипломатов. Впереди шел обер-гофмаршал с жезлом в руках. После полонеза начинался вальс, который танцевался в два па. Впрочем, как правило, великие княгини в легких танцах не участвовали. Лакеи обносили приглашенных гостей прохладительным питьем и мороженым. После мазурки в особом зале начинался ужин с первыми чинами и почетными гостями. Для императорской четы накрывался стол на особом возвышении; гости рассаживались за круглыми столами, у каждого из которых оставался свободный стул, на который по очереди мог присесть император для беседы. На пороге Малахитового зала императорская чета прощалась со своей свитой. Балы поскромнее устраивались в Концертном и Эрмитажном залах, на них приглашалось соответственно 700 и 200 человек.

Великая княжна Ольга Николаевна с некоторой ностальгией вспоминала о балах 1838 г.: «Эта зима была последней светской зимой для моих родителей. Из любви к Саше и Мэри, которые не могли жить без развлечений, мы выезжали ежедневно, будь то театр или балы… В пять часов бывал парадный обед, после которого появлялись еще некоторые приглашенные… Мама тогда немного отдыхала, меняла туалет и появлялась, чтобы поздороваться с вновь прибывшими. После этого общество следовало из Белого зала в Длинную галерею, и празднество продолжалось с новым воодушевлением… В воскресенье перед постом на масленице, ровно в двенадцать часов ночи, трубач трубил отбой…» [765] Вероятно, в этих воспоминаниях несколько разных пластов по времени, но в первую очередь «допожарные» воспоминания (после пожара в декабре 1837 г. Белой залы не было до апреля 1839 г.).