Будни имперской стражи

– Так-растак, демонов орк! Ты уже достал устраивать такие сюрпризы. Что за дурацкая привычка испытывать мои нервы? Я так заикой стану, ко всему прочему. Какого черта ты поперся впереди?! – если честно, орал я больше от облегчения, чем от злости. И не я один, Ханыгу, похоже, тоже здорово достали эти выкрутасы, и он согласно поддакивал на каждое мое утверждение, укоризненно глядя на шефа.

– Ладно, не ори, стажер. Я сам чуть не усрался, можешь мне поверить. – Прорычал донельзя испуганный шеф. – Что это за хрень-то вообще?

Мы уставились на провал, на месте которого до этого было перекинуто несколько досок. Дыра в земле была не слишком широкая, но явно очень глубокая – по крайней мере свет факелов до дна не доставал, да и звука падения от брошенного камешка мы так и не дождались. Хотя, может, там внизу мягкий песок… В любом случае, глубина ямы нас не слишком интересовала, а интересовал нас вопрос как же теперь через нее перебираться? Расселина, конечно, не слишком широкая, но одним прыжком нам ее явно не преодолеть. Мы с орком обменялись унылыми взглядами и одновременно потянулись за своими плащами. Хорошие, прочные плащи. Только все равно не веревка. Гораздо хуже веревки. Минут десять мы с шефом попеременно пытались закинуть петлю на выступающий камень, но она все время соскальзывала. Неожиданно шеф прекратил попытки и обратился ко мне, глядя при этом почему-то на гоблина:

– Слушай, стажер. А чего мы так мучаемся?

Я удивился.

– Ну, для того чтобы перебраться на ту сторону, я думал. А тебе как казалось, шеф?

– Не держи меня за идиота. Зачем мы мучаемся, пытаясь укрепить веревку, если это может сделать он! – и орк, видимо, чтобы уж никто не перепутал, ткнул в Ханыгу пальцем.

– Н я не п’нимай. – заволновался Ханыга. – Я ж тож тут, как я укрплю?

– Это ты сейчас тут, – проговорил шеф, медленно подбираясь к гоблину, а потом резким движением хватая его в охапку. – А теперь р-р-раз, – он, выдохнув, метнул бедного гоблина на другую сторону пропасти, – и ты уже там!

Я аж уселся на месте от таких методов переправы. Хоть бы предупредил. Ханыга, похоже, тоже не слишком обрадовался такой бесцеремонности, но промолчал. Только демонстративно отряхнул задницу, на которую он не слишком удачно приземлился, и, поймав брошенную ему конструкцию из плащей, привязал ее к выступам в камне.

Первым перебрался я, а вот с шефом были трудности. Мы все опасались, что хлипкое подобие веревки его не выдержит, и поэтому пытались что-то придумать. Придумать так ничего и не удалось, так что здоровенный орк, разбежавшись, выбрал на себя большую часть веревки, бывшей раньше плащом, и плюхнулся о стену у самого края пропасти. Веревка выдержала.

В общем, с самого начала было ясно, что, несмотря на все ухищрения, спокойно дойти до выхода нам не удастся. Мы не прошли и пятисот метров от тоннеля, когда на одном из пересечений нас окружили несколько десятков оборванцев, вооруженных кирками, дубинами и каменьями. Не знаю, как моим товарищам, а мне было очень обидно. Мы, конечно, неплохо деремся и гораздо лучше вооружены, но и каторжники – это не тот сброд, который ловят на дорогах. Простые преступники сюда не попадают, только прирожденные убийцы. Против такого количества озлобленных волков в шкуре разумных у нас не было ни единого шанса. Заключенные смотрели на нас с плохо скрываемой злобой.

Я постарался приготовиться к смерти. Все-таки очень жаль, что я так и не присягнул ни одному из богов – у безбожников нет посмертия. Я не силен в теологии, и не знаю, что произойдет с моей душой после смерти. Да и вообще умирать не хочется, мне нравятся существа, которые меня окружают, и место, в котором я живу. Впрочем, думаю, смерть – это всегда не вовремя. Мои товарищи, похоже, тоже решили подготовиться к переходу в мир иной – справа и слева от меня на два голоса зазвучали отходные молитвы. У орков и гоблинов разные боги. Но молитвы у них похожи. Ни те ни другие не просят прощения у богов за свои грехи – они считают, что ошибки, которые ты совершил в течение жизни – это твои ошибки, и отвечаешь за них ты только перед собой. Они не просят о снисхождении, они просят справедливого суда. Просить прощения перед смертью – потерять честь. Ни один порядочный разумный не станет так унижаться. Они сожалеют о незавершенных делах и просят, чтобы эти дела были завершены после смерти наследниками или близкими родственниками.

Никто из нас не собирался просить о пощаде – не потому, что это против чести, а потому, что мы знали о бесполезности своих просьб. Я уже начал нащупывать у себя в потайном кармане тот порошок, который позволит мне не чувствовать боли и ран целых полчаса, – собирался утащить с собой побольше нападающих. Жалко, конечно – это не настоящие враги, в битве с которыми я бы хотел потратить это зелье. И еще очень жаль, что мы так и не завершили дело. Тем не менее, не оставлять же его этим разбойникам? Сомневаюсь, что среди них есть хоть один сид, а для любого другого разумного она совершенно бесполезен.