Будни имперской стражи

Нда. Ответ на один из наших животрепещущих вопросов я получил. Что-то на этой каторге мне встречается слишком много любителей запрещенного колдовства. Сюда бы, конечно, профессионального колдуна, он бы сказал точнее. Надо бы спросить стражников, они последствия Элимовых экспериментов ощущают на себе. Хотя меня больше интересует, как же я теперь буду выкручиваться. Неприятная ситуация. Честно говоря, как ответить на этот вопрос, я пока не слишком представляю. Связан я качественно.

– Эй, конвоиры!

– Да, ваша милость, чем вам помочь? Может, ручки затекли?

Я удивился такой заботе, но виду не подал:

– Да, затекли. Веревку ослабьте, а?

– Никак нельзя ваша милость, – сокрушенно вздохнул второй. – Его превосходительство строго-настрого вас приказал не развязывать, а так и скинуть.

Демоны бездны! Ладно, я и не рассчитывал.

– Вообще, я другое спросить хотел.

– Так спрашивайте, не стесняйтесь. Уж постараемся перед смертью-то уважить вас, – они даже слегка замедлили ход и перехватили меня поудобнее.

– Вы мне расскажите, чем таким вам господин комендант угрожает? Вы же знаете, что рано или поздно все закончится и вам в любом случае придется отвечать. Давно бы собрались да бунт подняли. Вон, с каторжанами объединились бы…

– Ох, ваша милость, это вам легко говорить про бунт. А вы видели, чего он по ночам творит? Мы тут все прокляты, и не токмо бунт, даже если доложим кому – помрем в муках. Да ведь и пытались уже. Парни, кто совсем отчаялся, уходили пару раз из города, бежать пытались. Оно ведь как, прямого приказа ослушаться никак нельзя, а ежели чего не приказали, что в принципе, можно и попробовать. Хитрил народ, пытался чегой-то выдумать. А только его благородие и тут предусмотрели. Мы ить, ваша милость, даже помыслить чего плохое против господина Элима не можем. Как чего замыслишь нехорошее – болеть начинаешь, ни еда, ни вода в глотку не лезет, кровью, уж простите за подробность, блевать начинаешь. Думали, ежели от него подальше убежать, так и колдовство ослабнет. А только никому, видать, не удалось это. Чем дальше от каторги этой проклятой, тем нам хуже и хуже становится. Даже в Урроке болеть начинаем. А и доложить ведь никому нельзя! Только рот раскроешь, и все – сразу замертво падаешь. Везде клин, ваша милость!

– А как же ты мне все это рассказываешь? – удивился я такому несоответствию.

– Так ничего удивительного, ваша милость. Соль-то, она, как известно, колдовство не любит, не пускает через себя. Так что каторжанам ничего, считай, посвободнее нас будут. А только и им не легче, своих страшилок хватает.

– Что за страшилки?

– А это, ваша милость, уж извините. – Стражник даже говорить стал тише: – Не накликать бы!

Я замолчал, не зная, чего еще спросить.

– Служивые, а зачем он все это устроил-то?

– Так то нам и самим неведомо, ваша милость. А только мыслим мы промеж собой, что не просто так чудит комендант, ой не просто…

Мы помолчали, спустя какое-то время я снова подал голос:

– А долго до колодца-то вашего?

– Да всего ничего, ваша милость. Вон за тем поворотом и будет. – Конвоир как-то смущенно помолчал, но, видимо, решился: – Вы это, ваша милость, мы тут поясок ваш себе захватили, очень уж содержимое понравилось. Так вы уж не серчайте, вам оно все равно на том свете не пригодится, а нам радость, – он даже не поленился виновато заглянуть мне в глаза.

– Хорошо. Не буду серчать.

Надо сказать, несмотря на весь драматизм, ситуация меня рассмешила. Таких вежливых палачей я еще не встречал. Поворот тем временем приближался, но солдаты внезапно замедлили шаг и насторожились. Из-за поворота доносилось похрустывание камней, так, как будто кто-то очень быстро шагает. Солдаты переглянулись, дружно бросили меня на землю, также дружно развернулись и побежали в обратную сторону. Все это молча, но с выражением крайнего ужаса на лицах.