Антони де Вир Бакстер Лавлейс, член клубов Уайта Брукса и Будла [7]
, дважды упомянутый в журнале «Закройщик и портной» в числе десяти самых элегантных мужчин Великобритании, отложил «Файнэншл тайме» и собрался идти обедать. Щегольская внешность этого невысокого, стройного человека странно не вязалась с обстановкой в запущенном здании на Уайтхолле [8], где под вывеской одного из отделов министерства сельского и рыбного хозяйства скрывалось Управление внутренней безопасности. Лавлейсу было тридцать два года, он двигался изящно, как женщина, отличался аристократической внешностью, вкрадчивыми манерами и непомерным самодовольством.В длинном коридоре, куда выходила дверь его кабинета, не было ни души, только вдалеке у лифта виднелась изможденная фигура, слегка напоминавшая одну из злых карикатур на Невиля Чемберлена [9]
в дни Мюнхена. Это был сэр Генри Спрингбэк. Бедняга сэр Генри! Шесть лет службы в системе британской безопасности, превратили его из способного и дельного администратора в жалкого и беспомощного неврастеника.Прошел всего лишь год, как Бакстера Лавлейса назначили на пост Главного офицера связи объединенной контрразведки, пост, созданный со специальной целью – глава службы внутренней безопасности явно терял способность здраво мыслить и нуждался в прочной опоре. Сейчас, подкрадываясь к понурому сэру Генри, Лавлейс испытывал законную гордость. Многие отделы контрразведки похвалялись тем, что они довели сэра Генри до нервного тика, агентство «Б» ставило себе в заслугу, что у их шефа постоянно трясутся руки. Но Бакстер Лавлейс превзошел их всех. По его вине сэр Генри страдал тяжелой нервной экземой. Она покрывала коростой его бледное и унылое лицо.
– Ой! – взвизгнул сэр Генри, когда ему на плечо опустилась затянутая в безукоризненную перчатку рука. Он испуганно отпрянул назад и, безмолвно открывая и закрывая рот, в ужасе воззрился на своего первого заместителя.
– Что у вас за привычка, Лавлейс, подкрадываться сзади! – вымолвил он наконец.
– Нечистая совесть?
Сэр Генри тихо застонал.
– Зачем вы меня на это толкнули? Это – сокрытие информации, должностное преступление…
– Я вас ни на что не толкал. Вы занимаете ответственный пост, от вас ждут самостоятельных решений.
– Но если узнает министр внутренних дел или эти ужасные типы из отдела борьбы со шпионажем…
Перед ними остановился лифт, и сэр Генри Фаулер Спрингбэк, королевский советник, кавалер ордена Британской империи, вошел в кабину, сопровождаемый своим злокозненным заместителем. В лифте уже находился один пассажир – маленький старичок с добрым лицом. При виде сэра Генри его слезящиеся глаза засияли собачьей преданностью.
– А, это вы, Кроум. – Сэр Генри заметно повеселел. – Лавлейс, вы ведь знаете, Кроума?
– Конечно, кто же его не знает?
Действительно, весь штат Управления внутренней безопасности знал и любил старика Кроума, старшего клерка центрального сектора документации. Он бродил по всему зданию, шаркая ногами, и благодушно улыбался, и где бы ни появился этот согбенный, тощий старичок в поношенном черном костюме, пахнущем чернилами, и сверкающих белизной воротничке и манжетах, везде ему были рады.
– Это чиновник старой школы, – говорили о нем. – Теперь таких не бывает.
Сэр Генри обожал Кроума.
– Как вы себя чувствуете, Кроум? – заботливо спросил он.
– В моем возрасте жаловаться не приходится, сэр. Подумываю об уходе на пенсию. Уже недолго осталось… Что с вами, сэр? – обеспокоился старик, увидев, что сэр Генри переменился в лице.
Откуда было Кроуму знать, что за последнее время сэра Генри терзали странные суеверия – он выдумывал свои собственные приметы. Если он замечал на улице монахиню или беременную женщину, то сидел, скрестив указательный и средний пальцы, пока машина не минует три светофора. Вид катафалка на много дней погружал его в уныние. Но старик Кроум был для него связан с самой опасной приметой. Сэр Генри убедил себя, что умрет в тот день, когда старик Кроум уйдет на пенсию.
– Что с вами, сэр? – повторил Кроум.
Лифт остановился, и двери растворились.
– А? Что? Ничего, ничего, благодарю вас, Кроум, – горестно ответил сэр Генри.
Бакстер Лавлейс, радуясь, что лицо у его шефа дергается сильнее обычного, пошел через вестибюль к выходу. Старик Кроум сочувственно покудахтал и тоже покинул лифт, но сэр Генри словно застыл на месте.
По пятницам старик Кроум всегда задерживался на службе – в нем жил природный ужас перед незаконченными делами, которые могли остаться на следующую неделю. Начальство всячески поощряло его рвение.
– Кроуму цены нет, – говорили они. – Чтобы мы без него делали?
И не один сэр Генри страшился того часа, когда старик выразит желание уйти на пенсию.
В эту пятницу Кроум завершил свою добровольную сверхурочную деятельность сравнительно рано. В 6.15 он взял котелок, зонтик и портфель, собрал ворох секретных бумаг, которые надлежало сдать в особый сейф, и на лифте спустился в подвал.