Будни разрульщицы

Дракон открыл было пасть – возможно, хотел оспорить моё решение, а может, поторговаться или даже попытаться напугать меня, однако, поразмыслив, а, более вероятно, инстинктивно подчинившись силе, не стал противиться распоряжению Властительницы и, бесплотно лязгнув зубами, покорно кивнул огромной головой.

В изножье большого холма, с которого я, проклиная всех и вся, сползала чуть ли не на заду, стояла толпа мужчин из ближайших селений. Здесь были и седые умудрённые старосты, и здоровые, широкоплечие мужи, и дерзкие налитые юноши, но все они с робким почтением взирали на мои альпинистские потуги и ждали. Пока я спускалась, сотни мыслей и упрёков вертелись у меня на языке: «Люди! Что же вы творите? Вы что, не можете объединиться? Дать отпор? Дракон стар и ленив! А вы безропотно отдаёте ему своих детей, не выставляя никаких условий, не пытаясь бороться, не мучаясь от подобного выбора. Да вы сами живёте с собственными драконами в сердцах! Так чего же вы ждёте от меня? Откровения? Чуда? Трусы и лицемеры…»

Но когда последний спуск был преодолён, я встала перед жаждущей толпой, встряхнула изгвазданную парчу с изяществом королевы, обвела присутствующих величественным взглядом и сказала коротко и невозмутимо:

– Дракону запрещено есть людей. Целый год.

Я помолчала, ожидая вопроса «А что дальше?», но его не последовало. Я вздохнула и продолжила:

– За это время вы должны принять решение, как станете жить дальше.

И я чуть было не продолжила: «Готовы ли вы сбросить иго дракона или будете продолжать терпеть его бесчинства?» – но подобные слова выходили за сферу обязанностей Властительницы и могли бы аукнуться мне лишением полномочий.

Обыватели поклонились так синхронно, будто полгода тренировались. Самый важный из старейшин почтительно заглянул мне в глаза и произнёс:

– Благодарим Вас, леди Лукреция, за помощь Вашу безмерную! Уж и не знаем, чем отплатить Вам за доброту и мудрость.

Слова об оплате были лишь оборотом речи – селяне знали, что Властительница не берёт подношений, ибо служение её бескорыстно. Это пошло испокон веков, и не им было осуждать правила, как и не мне проверять их неприкосновенность. Кроме того, дары селян были слишком скудны и невыразительны, чтобы из-за них рисковать должностью.

Я шла к Пределу, стараясь унять внутреннюю смуту. Нет, нынче я не сомневалась в своей силе – дракон был самым адекватным из встреченных сегодня существ. Но люди… Эти малодушные, унылые, паскудные создания. Вот на кого стоило бы наслать героя! Но ведь сожрут…

Предел сверкнул лишь мне видимым глянцем, и я встряхнула головой, прогоняя крамольные мысли.

Пятница

– Лу пришло! Лу пришло!

В этом мире нет привычного разделения на мужское и женское. Меня окружили бойкие пушистики канареечного цвета, безбрежным мохнатым морем заполняя все изгибы пёстрой долины, оттесняя прочих обитателей и не давая им ни тишины, ни пространства.

Пушистики истошно радовались мне, ещё не понимая, что я пришла уменьшить их численность. Моя обязанность в этом «безумноватом» мире, как, впрочем, и в других, – следить за волшебными существами, за балансом их взаимоотношений, однако именно здесь я не только имела право уничтожать фантазийных существ, но мне вменялось это в обязанности.

– Садовник! Садовник! – радостно всколыхнулись притеснённые папоротники. – Лу! Как вовремя!

Сегодня они не боялись меня – не то, что пять лун назад, когда они сами заполонили долину, опутывая чужие корни и пригибая чужие бутоны к влажной земле. Нынче они оказались среди обездоленных, и мой приход был им в радость.

А пушистики бойко рябили желтизной и скользили по моему кожаному фартуку, норовя вскарабкаться на плечи. Вот бы забрать парочку домой – то-то девчонки бы умилились! Но это я так, в шутку… Правила непререкаемы и мудры.

Канареечное море напирало, толкая под коленки, словно стремясь поглотить своей вездесущей радостью, и с каждым мгновением становилось всё сложнее не поддаться очарованию мягкой беззаботности. Ещё пару минут напора этого всепоглощающего счастья – и они сомнут самого Садовника – не по злобе, а от безбрежного восторга. Стряхивая щебечущих пушистиков, я с трудом выпростала руку с зажатой в ней тяпкой и зашептала чудные созвучия с ломающейся интонацией и нелогичными паузами – сперва тихо, потом громче, а затем во всю мощь своей грудной клетки, добиваясь дробного эха, запоздало вторящего моему заклинанию. Металл тяпки посверкивал и брызгал искрами, которые, попав на пушистиков, схлопывали маленьких существ, словно мыльные пузыри. Наконец, от моря пушистиков осталась лишь треть, да и те сиротливо жались по углам долины, жалостливо скуля.