Будни войны

— Пока нет необходимости… В тех краях мои родичи живут. Они приглядят за ним и помогут, если возникнет необходимость… Да и Порфирий уже устроился на работу. В Камское речное пароходство. Черт бы побрал эту проклятую романтику!.. Юнгой устроился на буксирный пароход «Рудознатец».

— Пытается себя минимумом требуемого для жизни обеспечить, — то ли спросил, то ли сделал вывод комиссар бригады.

— Да, рановато взрослеют наши дети, рановато, — заметил начальник штаба.

— Это даже хорошо, что взрослеют рано. Беда не люблю, когда у мужика бородища чуть ли не на грудь ложится, а сопли свои вытирать он все еще к мамочке или папочке бегает. — Сказав это, майор Исаев некоторое время помолчал, потом все же добавил в раздумье: — На мой взгляд, пусть они как можно быстрее взрослеют. Лишь бы не старились преждевременно.

Иными словами, разговор шел такой, словно не на фронте вели его и не командирами были собеседники, а в мирной жизни около добродушно попыхивающего паром самовара сидели почтенные отцы семейств, прекрасно знающие друг друга, и не спеша, обстоятельно беседовали о сиюминутном, наболевшем.

О разном, откровенно и доверительно, говорило командование бригады с майором Исаевым. Умолчало лишь о том, что с середины ноября Военный совет Ленинградского и Волховского фронтов тщательно разрабатывал совместную наступательную операцию, которая встречными ударами этих фронтов по шлиссельбургско-синявинскому вражескому выступу разгромила бы вражескую группировку, позволила бы нам прорвать блокаду Ленинграда. Не потому промолчали об этом, что сомневались в майоре Исаеве. Они и сами только и слышали, что она обязательно будет в начале будущего, 1943 года.

А о том, что 8 декабря в Москве произойдет утверждение директивы об этом нашем наступлении под Ленинградом, что тогда же та наступательная операция получит кодовое название «Искра», они, разумеется, и понятия не имели.

В тот день у майора Исаева состоялась одна и незапланированная встреча: сразу, как только вышел от командира бригады, так почти нос к носу и столкнулся со старшим лейтенантом Редькиным. Вроде бы и случайно с ним встретился, но в то же время несколько смущенное лицо особиста натолкнуло на догадку, что тот специально поджидал его.

А если даже и так, разве это плохо?

Увидел Редькина — непроизвольно, искренне обнял его, привлек к себе. И считанные секунды они простояли молча, лишь похлопывая друг друга по плечам. Выходит, то, что они одновременно увидели в блокадном Ленинграде, что там узнали о бесшумном и большинству людей неведомом подвиге Вадима Сергеевича и Эдуарда Владимировича, как бы породнило их душевно.

— Эх, лейтенант Саша, летит время, летит, — наконец с внутренней болью сказал майор Исаев и решительно отстранил от себя Редькина, поправил свою шапку, чуть сбившуюся на правый бок, и спросил: — Не ваше ведомство помогло Селезню улететь? И куда, насколько далеко, если не секрет?

— К сожалению, начальство пока еще не советуется со мной, — отшутился тот.

— Не сожалей, а хвалу господу возноси: чем меньше знает человек, тем спокойнее ему живется, — заметил майор Исаев. И вдруг спохватившись: — Ничего, что я тебя так навеличиваю? На «ты» и с понижением в звании? Или, стиснув зубы, еле терпишь?

— Вам это можно, — успокоил его Редькин.

— Спасибо… Кстати, не знаешь, еще в строю Зелинский или…

— Пули и осколки его пока милуют.

— Ага, в строю, значит… Как думаешь, будет мне удача или нет, если для начала я представлю его хотя бы к званию сержанта?

Некоторое время шагали молча. Наконец старший лейтенант Редькин все же решился и оказал, твердо глядя в глаза майора Исаева:

— Я сначала представил бы его к награде. Допустим, к медали «За боевые заслуги» или «За отвагу»… Конечно, если он заслуживает того… Не одного представлять, а вместе с кем-то. — И опять возникла сравнительно продолжительная пауза, которую он же и прервал: — Иногда, Дмитрий Ефимович, я просто бешеным становлюсь, когда слышу, как иное явление оценивают в средних цифрах. Например: «Наших солдат, перебежавших на сторону врага, мы имеем только три сотых процента от всех, сражавшихся с фашистами на фронте». Цифру, разумеется, я наобум назвал… Дело в том, что я за этими-цифрами людей вижу. Не одного, даже не десятки или сотни, а тысячи! Многие!.. И то, что они стали подонками, предавшими свой народ, должно тяжким грузом лежать на нашей совести… Про «Седую голову» вы хотя бы мельком что-нибудь слышали?

— Про «Мертвую голову», хочешь сказать? — попытался подправить его майор Исаев.

— Нет, я не оговорился, есть у фашистов и такая. Более того: плохо ли, хорошо ли, но действует против нас…