Пока Дзержинский размышлял, что делать с энцами, они худо-бедно сами во всем разобрались и решили, что если они вернут Господу Россию, эту отпавшую от истинной веры страну, Перегудов был бы ими доволен. Главное же, когда придет час решать его судьбу, Христос про их служение вспомнит и облегчит участь учителя. Они и здесь разделились, но пять человек, везде, где бы ни оказывались, то есть и в Кремле, и в фабричных клубах, и в кинотеатрах, смело стали свидетельствовать Спасителя.
Доносы пошли косяком, и чекисты хоть и посчитали историю за курьез, все же отвезли энцев на Лубянку и, будто маленьким, принялись втолковывать, что их миссионерство - чушь собачья, да и не ко времени: нашли за кого агитировать. Однако дети народовольцев уперлись, и тогда Дзержинский, чтобы образумить самоедов, на пару дней приказал отправить дураков в камеру. Но и кутузка не помогла, наоборот, энцы решили, что тут начало их мученического пути и что так, пострадав за Христа, они лишь вернее отмолят Перегудова.
Впрочем, новые страдальцы были никому не нужны. Дзержинский доложил ситуацию Ленину, и тот согласился, что от пятерки странных проповедников в Коммунистическом университете толку будет немного. Через неделю энцев посадили на отплывающий в Пермь пароход с тем, чтобы оттуда через Сибирь переправить обратно на Лену. Пятеро уехали, семерым же происходящее в России нравилось, и они остались, и Дзержинскому сами они тоже по-прежнему нравились. Никаких связей с контрреволюцией и зарубежной агентурой, полное отсутствие родных, которые могли бы толкнуть их на предательство, - все это было немалым достоинством. Немудрено, что, решив пополнить Ленинскую охрану, ЧК остановилось именно на энцах.
Ленин очень любил охотиться, и самоедов сначала определили к нему егерями. Стреляли энцы великолепно; когда белковали, чтобы не повредить шкурки, били зверька только в глаз. Ленин полюбил их за прекрасное знание леса, за молчаливость. Они не суетились, не мешали ему думать. Позже энцы стали нести и другую службу. Как все, стояли на часах, охраняли его во время прогулки.
Когда Ленин чувствовал себя неважно и не мог работать, он подолгу с ними разговаривал. Спрашивал разное: как жили, кто таков Перегудов и откуда взялся в их краях, интересовался устройством чума и числом оленей, нужным семье, чтобы прокормиться. Они отвечали, сколько и какого бьют зверя и сколько за сезон добывают рыбы. Рассказывали про свою прежнюю веру и про то, как удается ладить с женами, когда вокруг родители, куча детей и укрыться негде. Тема эта не казалась ему ни неудобной, ни запретной, да и энцы не видели здесь ничего дурного - отвечали охотно, с подробностями.
Серьезно и с сочувствием Ленин вникал в отношения самоедов с русскими. Выгодно ли с ними торговать, бывали ли стычки и чем обычно кончалось дело? Зная, что меха энцы выменивали в основном на водку, расспрашивал, много ли они пьют и можно ли помочь беде. Что спирт - их проклятье, он понимал даже лучше энцев и на пальцах объяснял, что именно из-за пьянства две трети детей, что рождается в стойбищах, детьми же и умирают.
Осенью двадцать первого года они целую неделю день за днем переказывали ему свои мифы и легенды, пели песни про великих шаманов. К сожалению, на большее энцев не хватило, и Ленин был огорчен, долго допытывался, помнят ли хоть старики прошлые времена. Но впросак они попадали нечасто. Его, например, привело в восторг, что каждый из них знает по дюжине колен предков. С ходу он выучил и имена, и родовые предания и, когда доходил до революционера из русаков, не мог удержаться - хохотал, так ему нравилось. Многих он ведь знал еще по петербургскому подполью.
Несколько раз Ленин возвращался к той пятерке, которую Дзержинский недавно отправил обратно на Лену. Их проповедь Христа, очевидно, ставила его в тупик, и, чтобы понять, что здесь к чему, он расспрашивал, кто чей сын или внук, зажиточная ли семья. Друг друга они знали с рождения, и тайн особых не было, в общем, он и тут остался ими доволен. Кое-что из услышанного Ленин позднее пересказывал на Политбюро, на перекурах между заседаниями, и сам же всякий раз удивлялся, что вот ведь есть целые народы, которым и говорить не надо: “Будьте как дети”.
За полгода Ленин так подружился с энцами, что его старые охранники-латыши начали ревновать. Разговоры на сей счет множились, и Дзержинскому даже пришлось сделать Ленину внушение. И вправду, негоже обижать людей, которые в любую минуту готовы отдать за тебя жизнь. Ленин признал, что вел себя неумно, и дал слово загладить вину. Действительно, скоро недовольство сошло на нет.