Будьте как дети

То есть вера - не нечто готовое, а как лепка человека из глины: постепенное, шаг за шагом, ваяние. И оба Завета - путь, неровный, прерывистый, трудная дорога, в которой все необходимо и все неизбежно. Лишь пройдя ее с начала и до конца, можно надеяться на спасение. Он же, кадровый офицер, утверждал, что военные походы России - средостение ее истории. Продвижение к Иерусалиму было медленным, явным для народа отражением нашего внутреннего исправления. Прежде чем второй раз явится Христос, мы должны будем повторить дорогу, какой вера шла к нам, сами вернуться на Святую землю.

В Генеральном штабе многие хотели спрямить путь - идти к истинной вере и земле Единого Бога, даже по карте почти не уклоняясь в сторону: Москва-Киев-Константинополь-Иерусалим, а когда цель будет рядом, часть сил перебросить на вспомогательный фронт в Междуречье и уже оттуда дорогой Авраама тоже идти в Святую землю. Но двор и гвардия были настроены по-другому. Их стратегический план исходил из того, что ныне святость обретается в Москве и само по себе иерусалимское направление мало что значит. В какую сторону ни возьми, мы всегда идем к Иерусалиму: расширение империи есть единственно верный, надежный путь к Господу. Так или иначе, прежде нежели под скипетром русского царя не окажется весь земной шар - в числе прочих земель и Палестина - Царствие Божие ведь не установится.

Примерно с семидесятого года отец Никодим стал заметно слабеть. В то время его келейницей была баба Рая, старуха еще крепкая и весьма преданная. Однако обихаживать его день за днем она не могла, в Москве недалеко от Преображенской заставы у нее имелась дочь с двумя маленькими детишками, и баба Рая, как уток, металась от Никодима к дочке и снова в Снегири. Из лагеря Никодим вернулся гипертоником, строго говоря, он и жил от одного криза до другого, поэтому, когда баба Рая уезжала, ее кто-нибудь обязательно подменял. С поздней осени и до середины весны, то есть пространство между полевыми сезонами, ее обязанности я охотно брал на себя. И дело не в благодарности - мне с ним было интересно.

Сдавал Никодим неровно. Едва врачам удавалось сбить давление, вялость, путаность речи уходили и он, пусть и не делался прежним - ярким, мощным проповедником, каким мы его знали по храму, но все равно собеседник был на редкость любопытный. Нашлась у нас и интересная для обоих тема - Севера€.

Никодим часами расспрашивал меня об энцах и других тамошних народах. Как они жили до Перегудова и как, когда его уже приняли и крестились. Как смотрели на свою историю, свою судьбу. Кое-что Никодим рассказывал и сам. В частности, из его слов следовало, что в Томске он несколько месяцев прожил под одной крышей с неким энцем по имени Ноан. Больше в подробности он не вдавался, но и это было немало.

К тому времени я уже знал по именам почти все племя - от переписи двадцать четвертого года примерно на сорок-пятьдесят лет назад. У меня была амбарная книга в хорошем коленкоровом переплете с целым лесом из энцских родословных древ и просто записей матримониального свойства. Основывались они на воспоминаниях стариков и на документах из архивов - начиная с царствования Александра III, то есть с 1881 года, делопроизводство в низовьях Лены стало вещью привычной. С остальным девятнадцатым веком было, конечно, сложнее. Документов считаные единицы, и ни одного старика, который тогда жил и мог что-нибудь рассказать. Тем не менее благодаря имени энца - Ноан и паре десятков других деталей я довольно скоро стал думать, что знакомым Никодима был правнук старшего из тех двух сыновей, что Белка родила еще до Перегудова. То есть прямой потомок убитого им шамана Ионаха. Кстати, несмотря на смерть Ионаха, о Перегудове энец, по словам Никодима, отзывался с любовью и великим почтением, говорил о нем как о новом апостоле язычников, втором Павле.

Надо сказать, что если я, едва речь заходила о Севере, ввязывался в разговор с обычным энтузиазмом, то Никодим о самоедах и остяках, так он их по-прежнему звал, нередко говорил с раздражением. Однако беседы не рвал, наоборот, во всяком случае, поначалу явно хотел привлечь меня на свою сторону, убедить, что ничего, кроме невежества и атавизма, в их вере нет и никогда не было.