Будьте как дети. Теофания детства

В таком «оправдании детства» есть, пожалуй, осознанная наивность. Логическое лишь по форме, оно философски рискованно и нелогично по-детски выбирает всегда ожидающую нас возможность чуда вопреки доктрине, по которой каждый человек является в мир со смертельной раной греха. Пусть так, но разве, прежде чем заразиться или открыть в себе наследственную тяжкую болезнь, не входит ли человек в мир и как ожидание Божие? И не в этом ли его здоровье? Не ждет ли Творец, что мир наконец исполнится в том, кто рождается сегодня, откроется таким, каким и был некогда подарен и явлен? Опыт говорит, что всякий раз ожидание Его оказывается обманутым. И все же всякий ребенок – невиданная возможность, сокрытое в нем обещание, как и вызов взрослым, родным и чужим, коим это обещание посылается. И каждой матери и каждому отцу вручается залог святости, вышедшей из того, что было лишь хотением плоти (Ин. 1: 13), плодом совокупления. Это обещание исполняется во святых, ставших детьми.

Вы – письмо Христово (2 Кор. 3: 3), – обращается апостол Павел к Церкви Божией, уместившейся в Коринфе. Но и любой малыш – письмо, отправленное Христом Церкви, уместившейся в семье. Чтобы такое письмо прочитать, нужно стать такой Церковью, овладеть языком, на котором оно написано. Наука «письмен Христовых» существует прежде всего для родителей, как вольных, но чаще невольных соработников Бога. Творец воспользовался их объятием, чтобы создать Своего ребенка. По его чертам можно угадать облик не только земного, но и Небесного Отца, ибо всякое явление человека есть дело Отца, действующего в Сыне.

Наше детство, в сущности, не измеряется годами. Нельзя сказать: вчера оно кончилось, выбежало на улицу и пропало. Оно, по сути, еще и не начиналось по-настоящему. Когда мы осознаем его, окружаем, настигаем мыслью, его уже нет. Оно скрылось незаметно, расточилось по каплям. Кто не собирает со Мною, тот расточает (Мф. 12: 30; Лк. 11: 23), говорит Иисус. Детство кончается, когда наше «я» становится сознательным и утверждает себя в – «я»! И наполняет себя доверху эпитетами, обидами, убеждениями, удовольствиями, помыслами желаний. У него вырастает опухоль «я»-центризма, оно наполняется падшим миром, хочет, даже не подозревая о том, быть как боги (Быт. 3: 5).

Те боги входят, внедряются в человека тотчас после детства. Точнее было бы говорить о младенчестве, ибо под детством мы нередко подразумеваем и отрочество. Но подростковость – это уже совершенно иной возраст, отчасти еще несущий в себе былого ребенка, но уже во многом противоположный тому детству, которое подразумевал Христос. Отрок входит в период опьянения своей личностью, лишь недавно приобретенной, но уже заполнившей весь внутренний горизонт. «Дивное ведение» вытесняется новым эгоцентрическим опытом своей выпирающей субъективности, с ее страстями, инстинктами, комплексами, «половодьем чувств», но также и внезапно разросшимся интеллектом, никак не уравновешенным ростом соразмерного ему духа. Это время кризиса, метания, «отрясания праха», желания «по своей глупой воле пожить» (вспомним отроческое «отречение» того же Владимира Соловьева, протоиерея Сергия Булгакова, Николая Бердяева и стольких еще). И вместе с тем где-то спрятанная в глубине хрупкость.

Начиная с отрочества наше «я» будет только разрастаться и матереть. Грех юности моея и неведения моего не помяни, – молит Псалмопевец (24: 7). Юность, то есть становление взрослости, это и есть время, когда душа человека умножает в себе капиталы мира сего, пьянеет от внезапно свалившегося богатства, но богатства не Богом, о Ком человека тянет забыть, а лишь собой, обретает разум, который может себя утверждать, управлять другими, пользоваться ими хотя бы мысленно, их судить, оценивать, презирать и над ними возноситься, как и тело, которое не только хочет, но уже и может грешить.

Потому Господь и говорит о мудрости умаления как условии вхождения в Царство Духа. Умалиться – значит нагнуться, сократить свой объем и место, занимаемые во вселенной, но самое главное – сократить себя в себе. Царство Небесное подобно зерну горчичному… (Мф. 13: 31). Малое зерно таит в себе образ нашего «я», еще не прикоснувшегося к сознанию. Потому что разум, увы, это и путь спасения, но также и зеркало плененности «миром сим», владеющим нами.