— Родненький, — шептала женщина, хватаясь за автомат, увлекая за собой Игоря.
— Ах ты сволочь! — закричал Игорь, рванувшись. — Ты! Дочку послала, а сама — «родненький»! Где дочка?..
Женщина глянула красными, будто заплаканными глазами в оконце; позади полицаев, по зеленой тропке, прыгая с ножки на ножку, бежала девочка-купавница — поняла все, побледнела, обессилела, присела на сундук, скрестив руки на расстегнутой груди, сдерживая дрожь. Потом вдруг рванулась, стремясь выбежать из клетушки, запричитала:
— Бегите, бегите! Я не виновата, родненькие! Я не знала! Не виновата я, бегите скорее, бегите!..
Игорь загородил ей автоматом дорогу, выдавил, задыхаясь:
— Падла. Дочку послала за полицаями, а сама, а сама…
— Я не виновата, родненькие, не виновата! Я не знала! — истошно завопила женщина, и в ту же секунду Игорь, не помня себя, напуганный ее криком, напуганный тем, что должно случиться, нажал на спусковой крючок, выстрелил ей в грудь.
— Антоша, полицаи! Антоша! — закричал он. — Бери рацию, давай сюда. Их немного, я задержу. Давай скорее! Скорее, Антоша! Нас подловили!..
С чердака раздалась автоматная очередь. Антон тоже заметил полицаев и стрелял в них.
Яркое солнце ослепило, ошеломило Игоря, когда он выбежал из избы. Бросился за угол дома, выстрелил вслепую, наугад. Двух полицаев не было видно, а третий, тоже с автоматом, пригнувшись, бежал по тропке, и из-под его сапог торопливыми взрывами разлетался пух отцветших одуванчиков. Игорь навел на него автомат… Но сзади за полицаем, как ни в чем не бывало, прыгая с ножки на ножку, бежала девочка-купавница. Игорь разом взмок: стреляя в полицая, он неминуемо попал бы и в нее.
На крыльцо выскочил Антон, волоча в одной руке автомат, в другой держа рацию.
— Сволочи, — сказал он, и в ту же минуту полицай, что был на дороге, вскинул автомат. Звонко отлетела откуда-то щепка, Антон, вытаращив глаза, изумленный, присел на ступеньке и вдруг выронил автомат. Игорь, закрыв глаза, забыв о девочке-купавнице, выпустил длинную, бесконечную очередь и, уже не боясь ничего, вскочил, подбежал к Антону, приподнял его. Антон смотрел на него холодными, остановившимися глазами — и теперь, второй раз в жизни, механически и не к месту Игорь еще раз отметил, какие густые и красивые были у него ресницы.
— Антоша! — прошептал он. — Что мы наделали с тобою, Антоша!
Наконец опомнился, схватил рацию, побежал вдоль забора к сараю, в низину. Следом, по забору, будто щепая его на лучину, стучали пули…
Потеряв Антона, он в тот день долго блуждал по лесу, разбитый, опустошенный, обманутый, и к вечеру случайно столкнулся с партизанами…
Игорь до сих пор с невыносимым чувством вины и боли вспоминал этот случай. Он так и не знал, была ли виновата та женщина, что сталось с девочкой-купавницей. Мало ли на войне гибнет людей, мало ли бывает нелепых смертей: если разобраться, и всякая смерть на войне нелепа. Но в смерти Антона Игорь считал виноватым только себя, и, когда думал об этом, перед его глазами, точно наяву, точно живая, танцевала на тропке, позади бегущего полицая, в которого надо было стрелять, девочка-купавница.
Давно пережитое снова вдруг захватило его, снова напомнило о себе, страстно и требовательно. Он даже обрадовался тому, что ему пришла мысль доложить Скуратову, взять на себя вину Вари, уйти из этой роты.
В лагере сделали побудку.
— Подъе-е-ем! — эхом прокатилась по лесу команда старшины Грицая. На речку выбежали девушки.
Возвращаясь в лагерь, Стрельцов уже с неприязнью, как на что-то чуждое ему, смотрел на шалаши, на старшину Грицая, расхаживавшего по линейке, сморщился, как при острой зубной боли, когда из офицерских палаток ему помахал рукой Дягилев.
Солнце поднялось над лесом. Оно проглядывало сквозь зелень сосен, уютно ложилось у основания деревьев, слепило глаза, но не грело. В лесу было величаво, празднично — и в то же время холодно, мертво, все будто отражалось в огромном и холодном зеркале. Осень…
Но почему холодное солнце осени так будоражит человека, почему картина золотого увядания заставляет сильнее биться сердце, зовет куда-то вдаль, толкает что-то делать, совершать — и не плохое, а только хорошее, обязательно хорошее, чистое, светлое, от всего сердца, почему? «Да, да, пойду к Скуратову и скажу: на фронт, на фронт! — окончательно решив, в нетерпении думал Игорь. — Не могу больше сидеть под землей, под пятью накатами, с девчонками, не могу больше так, не могу!»