Будьте красивыми

— Ха-ха-ха! Как прошел? А так. Запахнул подрясник, нахлобучил шапку и прошел. Не знаете, как проходят? И на фронт так прошел, и воевать за Советскую власть так прошел, безобразие! Между прочим, даже дворяне еще при царе, удивительно, проходили каким-то манером в декабристы. Вас тогда не было, Станков, уж вы не пустили бы! К счастью, не было вас и когда я проходил. Были люди обыкновенные, не четвероногие, они и поверили мне, и пропустили…

Станков промолчал. Троицкий насмешливо посмотрел на него.

— Так что ж, вам достаточно одного злодея в обмен на девочку? Могу указать на другого, тоже по линии предков. Хотите выдам? Я сегодня что угодно выдам, избавьте от своих хлопот только девочку.

— Жила-была девочка, жила-была девочка, — нараспев загундосил Станков, делая вид, что поглощен обдумыванием очередного хода.

— Я имею в виду вас, Станков, — издевательски, наслаждаясь тем, что может издеваться, сказал Троицкий. — Если строго судить, вы тоже не того… по линии предков. Я, потомок страшного Аввакума, раскусил вас.

Вы, Станков — потомок страшного Чингис-хана! Замаскированный. С рязанской пропиской. Слышите? Извините, я пользуюсь вашим методом…

— Ну и находчивый вы на слово, Троицкий! — сказал Станков, мягко улыбнувшись. — Даром вам это не пройдет, ей-богу, не пройдет, помяните меня. «Потомок Чингис-хана с рязанской пропиской» — остряк!..

— Я серьезно, Станков! Зачем вам эта девочка? Оставьте ее!

Троицкий рывком, не глядя, передвинул фигуру. Он вообще играл сегодня без раздумья, делая мгновенные ответные ходы, не замечая расставленных ловушек.

— Так ходить нельзя, — предупредил Станков. — Через три хода мат…

— Вы прощаете ошибку? Гуманно. Я не хочу от вас прощения…

— Мат — через три хода, — сказал Станков. — С вами сегодня неинтересно играть. Кончим.

— Хорошо, сыграем с интересом. Партию-реванш. Идет?

Станков устало потянулся за фигурами. Он вообще сегодня казался, как никогда, усталым, вялым.

Третью партию играли долго и упорно — без слов, стиснув зубы. Слышно было, как на руке у кого-то тикали часы. Только однажды Станков спросил:

— Вы влюблены в эту девочку?

— Вот видите, вы даже этого не понимаете! — с укором сказал Троицкий. — Я в них всех влюблен. В них будет влюблена история. Троицкого забудут, Станкова забудут, их никогда не забудут. Улавливаете топкость? Так что любовь моя по всем революционным порядкам…

— Слушайте! — вдруг властно прервал Станков и, спохватясь, мягче: — Дорогой товарищ Дон-Кихот. Я не ветряная мельница, не воюйте со мной, я не собираюсь поддеть вас крылом и утащить в небеса. — Нахмурился, стиснув зубы: — А что касается революционного порядка, мы, чекисты, позаботимся, будьте спокойны. Мы служим революции, народу, а не злому духу, как некоторым кажется. И будем служить пока сердце бьется!..

Троицкий уставился на Станкова.

Станков снова был непроницаем.

Сделали еще несколько мучительно затяжных ходов. Часы тикали также звонко, весело.

— Мат, — наконец сказал Станков. — Три ноль в мою пользу.

Не глядя на Троицкого, встал из-за стола, серый, разбитый. Шахматы сегодня не вернули ему бодрости, как прежде.

Оделся, туго, со скрипом подтянул ремень.

Вышел из землянки, даже не простясь.

Троицкий непонимающе смотрел ему вслед.

— Товарищ Дон-Кихот. Товарищ Дон-Кихот, — твердил он.

Вышел вслед за Станковым наверх, простоволосый, забыв закрыть за собой дверь.

В лесу было тихо, свежо, в небе тоже тихо. Прислушался — Станков точно испарился. Словно клещами сжало грудь. Может быть, он, Троицкий, и в самом деле воевал с ветряной мельницей?..

Остаток ночи не спал. Метался по землянке, думал. Ложился на койку, смотрел в потолок — думал. Вставал, зачем-то передвигал шахматные фигуры на доске — думал. Потом под утро позвонил в роту связи, попросил позвать майора Лаврищева.

— Ты, Женя? — спросил Лаврищев, и Троицкий по голосу понял, что разбудил его.

— Прости, Николай Николаевич. Потревожил. Только сейчас крупно поговорил со Станковым и, кажется, все испортил. Да, да, испортил! Не умею я этого, Николай Николаевич!..

— Ну вот, — недовольно выговорил Лаврищев. — Ты, Женя, все перепутал. Станков тут ни при чем. Ты, наверное, обидел его, чувствую. Представь, Станков сам за нее же, за нашу Карамышеву. Весь их отдел ведет очень тяжелую борьбу за нее.

— С кем еще, какую борьбу?

— Появился такой человек. Твердая рука, говорят, Женя. Их новый начальник отдела…

— Идиот! — Троицкий бросил трубку. — Какой я идиот!..

IX

Никто не знал, откуда взялась эта кукла. По всей вероятности, ее нашли в развалинах разрушенного села. Но кто нашел, кто принес в лагерь, неизвестно. Кукла когда-то была очень дорогим подарком, по росту она приходилась под стать годовалому ребенку, закрывала и открывала глаза, а когда ее клали на спинку, издавала протяжный и жалобный стон. Правда, кукла была почти начисто обнажена, лишь на груди остались какие-то лямки; один глаз у нее с бельмом, на носу зияла щербина, но все равно она оставалась куклой.

— Гляньте, кукла! Милые мои, кукла! — разом воскликнуло несколько голосов, девчата побросали свои занятия, сбились в кучу.

— Кукла! Кукла!..