Будьте красивыми

— Молодцы, ребята! Герои! — неслось в микрофон. — Заходи во второй, в третий, в четвертый раз! Утюжь плотнее! Еще немного, ребята, еще немного! Смерть фашистам! Смерть, смерть!..

— Они поняли! До них дошла команда! — шептала Варя. — Это командующий, он сам взял микрофон!..

— Это майор Желтухин. Наш майор Желтухин, — сказал Лаврищев, снова засипев трубкой.

— Командующий, это сам командующий, — шептала Варя, не слыша его.

Слезы застилали ей глаза, она видела, как над горизонтом, оставляя черную дымную полосу, упал сбитый «ил», ближе задымил второй. Разорванный круг на их месте тут же сомкнулся. Штурмовики продолжали работать.

Пошатываясь, Варя пошла вниз.

— Слава героям! Слава, слава! — неслось вслед.

«Совсем ребенок!» — подумал Лаврищев, проводив ее взглядом. В эту минуту ему было жаль ее, вот такую, с ее почти детской доверчивостью, с ее слезами и страхами, с ее нелепой, не ко времени ошибкой. Ее «дело» начинало томить Лаврищева. Только сегодня ему было передано по телефону распоряжение Скуратова немедленно вернуть Карамышеву на «старую точку», а через час, перед самой артподготовкой, сам же Скуратов отменил свое распоряжение «до особых указаний». Чем это вызвано? Почему Скуратов доходит до грани безрассудства, чьи указания выполняет? Он же прекрасно знает, что никого и никуда отправлять и развозить он, Лаврищев, не имеет возможности, что машина связи в любую минуту может понадобиться для перебазировки, что каждый человек в опергруппе и без того на вес золота, потому что наступление уже началось и группа не гарантирована от случайностей. Или здесь проявляет свою «твердую» руку новый начальник особого отдела? Что это за человек, откуда взялся в самую светлую, победную минуту войны? Что надо сделать, чтобы остановить, попридержать эту руку? Или ему, Лаврищеву, все лишь кажется и все пройдет, все образуется само по себе? Образуется ли?

А «илы» продолжали работать над расположением немцев, и земля там снова закурилась дымом. Неслись слова команды, одна группа самолетов сменяла другую.

Сняв фуражку, Лаврищев стоял с непокрытой головой…

В третьем часу оборона немцев была взломана. В пролом ринулись танки — и фронт рухнул. К вечеру Варя приняла донесение: наши войска перешли границу, заняли первый немецкий городок, развивают дальнейшее наступление.

Наутро должна была двинуться вперед и опергруппа.

Успешный прорыв обороны немцев по-разному переживали связисты. Гаранина выше держала голову, расправила свои плечи, порозовела, будто ей стало теплее. Пузырев чувствовал себя победителем, выпячивал грудь. Шелковников молча шнырял по опустевшим траншеям и блиндажам, что-то совал по карманам. Надя Ильина и Саша Калганова обнимались и целовались. Одна Варя была озабоченной. Она как будто еще не поняла до конца, что случилось, не осознала всей радости победы; несмотря на то что штурм давно кончился, оборона немцев была смята, фронт ушел вперед, то и дело выбегала из блиндажа на «свое» место, внимательно всматривалась вперед, где все еще дымилась развороченная снарядами земля.

Когда свернули узел, погрузились в машину, когда Лаврищев, встав на подножку, проверил, все ли уселись, и машина тронулась, Варя встала перед кабиной. Все внимание ее было направлено на то, чтобы как можно лучше увидеть, запомнить, что же сталось там, где были немцы, — после такого ужасного обстрела, после огня «катюш», после усиленной работы штурмовиков (Варя знала, что только «илы» сделали больше тысячи вылетов!), после атаки танков — что же? Ей обязательно надо было все выяснить и запомнить.

Машина тихо, будто с опаской, спустилась по узкой дороге в низину, долго петляла меж кустов, миновала ручеек, наконец пошла на подъем. Подул, усиливаясь, ветер, Варя почуяла запах гари — что это, откуда? Но кругом по-прежнему желтели кустики, видеть их тут было странно и удивительно.

А вот и она — черная, выжженная земля! Здесь, где когда-то были строения, чернели ямы пепелищ, там и тут ощерились бревна, клубилась ржавая колючая проволока, по всему склону маячили неподвижные танки — Варя отметила, что это были одни наши танки, их орудия были направлены только вперед, в сторону немцев. И земля, земля была такой, словно здесь произошел обвал, Варя не видела ни травинки, ни кустика.

— Вот оно, вот оно! — шептала она, стараясь запомнить увиденное.