Будьте моей семьей

– У нас с Симой никого нет. Родители мои давно умерли, старшая сестра тоже, с младшей сестрой и братом мы не поддерживаем связи долгие годы. Они всегда считали меня отрезанным ломтем и не очень привечали. Я пытался наладить контакт, чем-то помочь им в жизни: деньгами, квартирами, но вышло только хуже. Помощь они приняли, но обвинили меня в жадности и бог знает в чем еще. Так и расстались чужими людьми. Федя, сынок мой, мы с ним в хороших отношениях, он пошел в науку, очень талантливый мальчик оказался, сейчас проходит стажировку в аспирантуре, в Оксфордском университете, но жить и работать собирается в России. Он еще молодой, ему двадцать три. Я был бы очень рад, если бы вы с ним познакомились и сдружились. У меня есть женщина, с которой мы жили долгое время, она могла бы стать приемной матерью девочки, но Симочка ее не принимает. Относится к ней очень осторожно, как к чужому человеку. Да и не доверил бы я ей Симочку. Не тот характер, не поймет она, не почувствует ребенка, только жизнь ей испортит. А ты… – он улыбнулся Арине теплой отцовской улыбкой, – ты умница, ты очень мудрая девочка, сильная, и у тебя есть чуткое сердце, ты умеешь любить. Я знаю, если ты решишься помочь Симочке, то не бросишь ее, не оставишь и позаботишься о ней.

– А где девочка сейчас? – спросила Арина, слишком ошарашенная всем, что услышала от отца, чтобы как-то сразу давать ответ на столь неожиданную и, скажем прямо, непростую просьбу.

– Симочка с няней в нашей квартире, я их специально туда отправил, чтобы мы могли с тобой спокойно побеседовать. Они вернутся вечером, через пару часов. Тогда и познакомитесь.

– Папа, – решительно сказала Арина, – поехали все вместе в Москву, устроим тебя в самую лучшую клинику, будем пробовать разные современные методы, все, что только можно, хоть экстрасенсов. Давай бороться, нельзя сдаваться. Нельзя так просто сдаваться, пап. Мы с бабулей будем с тобой рядом, мы поможем и во всем поддержим.

– Спасибо, Ариша, – печально улыбнулся отец, – но во Владивостоке есть свои прекрасные специалисты, очень высокого уровня, с которыми мы уже все попробовали. Болезнь уже не остановить. Так получилось, – и попросил: – Ты не переживай за меня и не расстраивайся.

– Почему ты не вызвал меня раньше? Почему не восстановил наше близкое общение раньше, ты же мог? Вот как сейчас.

– Наверное, потому что был не очень умным и эгоистичным человеком, а может, думал, что не нужен тебе, – повинился отец, – и боялся, что ты меня отвергнешь. Жил свою жизнь, суетился, что-то делал, что-то выстраивал, так она и катилась привычно. Человек странно устроен, и самое важное, самое главное понимает и постигает, только когда теряет саму жизнь. Я думал, что ты, как всякий брошенный ребенок, обижаешься на меня и на мать за то, что мы тебя оставили, и, наверное, не хотел, чтобы ты показала мне эту обиду.

– Я обижалась, – кивнула Арина, неожиданно всхлипнув, – на тебя и на маму. На нее особенно, – и улыбнулась, сквозь накатившие слезы, – но у меня есть бабуля, великий мудрец. Мне иногда кажется, что она с какой-то другой планеты, уж слишком умная и знает такие вещи, которые обычным людям вообще не постичь. Она как-то так сумела мне все объяснить и преподнести, что выходило, будто мне прямо повезло необычайно, что вы меня оставили, а не взяли с собой. И так она все это перевернула, что я и обижаться-то на вас перестала.

– Да, Анна Григорьевна уникальная личность, – согласился с дочерью Аркадий.

И в этот момент, коротко стукнув, в комнату вошла Алла Романовна и достаточно жестко и безапелляционно прервала их беседу.

– Все, Аркадий Викторович. Вот теперь вам точно надо отдыхать.

– Да-да, – подскочила со своего места Арина. – Ты отдыхай, пап, мы еще успеем поговорить.

– Ладно, – согласился Аркадий Викторович.

И Арина поразилась, заметив, как прямо на глазах изменился отец – он сильно устал, и было совершенно очевидно, что этот разговор дался ему очень непросто – слишком много усилий, физических и душевных, было затрачено: черты его лица резко заострились, кожа побелела, и было видно, что он превозмогает что-то тяжелое и страшное в себе. Алла Романовна засуетилась возле пациента, проверяя какие-то показатели и снимая капельницу.

Арина очень тихо, чтобы не потревожить их, вышла за дверь.

Она поднялась на второй этаж, прошла в комнату, что ей отвели, и долго стояла у окна, глядя за стекло застывшим, задумчивым взглядом, прокручивая в голове все, что услышала от отца.

Нужно взять на себя заботу о незнакомом чужом ребенке.

Арине даже в самых буйных фантазиях не видела такую возможность. Нет, конечно, гипотетически, совершенно отвлеченно она, может, и думала о приемных детях и, примеряя к себе, спрашивала: смогла бы я, например, усыновить чужого ребенка. Но не более того. Не более.

Странная, поразительная штука жизнь, думала Арина. Она только сейчас со всей отчетливостью поняла, что любила отца все эти годы.

Да, ужасно обижалась на него и мысленно предъявляла огромные претензии, считая предателем.

А оказывается, не осознавая этого, не понимая, – любила.