Будьте моим мужем (СИ)

Вместе с Кириллом перебрав вещи, добавив посуду (кто его знает, дают ее там или нет!), я собрался было ехать, приказав парню оставаться дома. На лестнице встретил Полинку с бабушкой.

— Дядя Паша! Дядя Паша! — Полинка тут же кинулась навстречу и повисла на моей штанине. — У нас тут такое случилось! Такое!

— Так, Полька, отстань от человека! Руки брысь! — Вера Васильевна выглядела усталой и расстроенной. — Кирилл, наверное, тебе рассказал…

— Да, — я кивнул на свою сумку, в которую переложил вещи для Эммы и Андрея, собранные Кириллом. — Мы с ним сюда сложили все. Я сейчас отвезу. Давайте тапки.

— Ой, да, кинулись собирать, а у Эммы резиновых, таких, чтобы для больницы подходили, и нету! Пришлось к себе бежать, у нее размер такой же… Ты ей передай, чтобы за детей не волновалась, я с ними ночевать буду, все будет в порядке.

… На то, чтобы найти их в больницах города (никто не догадался спросить, куда именно повезут), ушло почти два часа. Пожилая женщина, вклеивавшая на вахте анализы в карты пациентов, смотрела на меня недовольно:

— Есть такие. Недавно поступили. Но вообще-то, скоро полночь! Да, нет… Уже полночь, — взмах рукой направил меня к висящим на стене за моей спиной часам, на которых, действительно, было без нескольких минут, двенадцать. — Посещения запрещены в такое время.

— Они же только поступили. Без вещей, даже босиком! Я вещи отдам и уйду!

— Мужчина, вы плохо слышите? Мне что, охранника вызвать? Ходят тут всякие по ночам, с сумками подозрительными!

— Та-а-ак, — я чувствовал, как закипает внутри злость на эту непонятливую, злую бабу, но скрепя сердце все-таки нащупал в боковом кармане сумки бумажник и достал оттуда самый лучший пропуск во все двери — двухтысячную купюру. — Я должен их увидеть. Сумку могу вам показать — в ней ничего подозрительного нет.

Положенная на стол перед администратором купюра исчезла так молниеносно, что я даже не успел разглядеть, в каком направлении!

— Ладно, поднимайтесь на второй этаж, я сейчас на пост сестринский позвоню, предупрежу, чтобы пропустили. Уходить будете?

— Что?

— Ну, уходить назад? Или здесь останетесь?

Деньги, оказывается, творят чудеса!

… Она не спала. Стояла у окна в палате, обняв себя руками за плечи. Противно заскрипевшая дверь впустила в темную палату желтый свет из больничного коридора. Андрюшка спал на кровати, свернувшись калачиком, в одежде и неукрытый.

…И я, конечно, не разглядел в полутьме ее эмоций. Но каким-то чутьем, шестым чувством каким-то, я почувствовал радость, неудержимую, до слез…

Сумка с вещами легко соскользнула с плеча на пол ровно за секунду до того, как Эмма бросилась мне на шею. Я сначала не понимал, что она плачет. Просто обнимал, легонько поглаживая по спине. И только когда почувствовал влагу на своей футболке, чуть отодвинул ее в сторону и заглянул в лицо.

— Все так плохо? Жить будет?

— Нет-нет, ему сейчас ничего не угрожает… Вроде бы. Я от радости…

От радости? В смысле? В смысле…

— Потому что ты пришел…

— Так. Слезы прекращаем, — вытер большими пальцами мокрые дорожки на щеках. — Закрываем двери и ложимся спать.

— А у меня даже тапок нет. Ноги грязные… Как спать-то?

Молоденькая медсестричка, дежурившая в отделении, была настроена дружелюбно, несмотря на позднее время. Показала душевую, объяснила, что и где лежит. Оставив Эмму там одну, я вернулся в палату, пройдя по длинному больничному коридору, наполненному запахами лекарств, чьим-то храпом, тяжелыми вздохами и шепотом тех, кому не спалось.

Мальчик спал. Дышал тихо-тихо. Лунная дорожка заканчивалась ровно на его бледном личике. Отвернуть его к стене, чтобы свет не мешал? Проснется… Спит же! Значит, не мешает ему этот свет. Я присел на стоящий рядом стул. Андрей был такой маленький, несчастный. Я — взрослый мужик, а представить боюсь, что однажды моя мама (ведь ее старость не за горами!) умрет! А тут — совсем малыш, а видел такое…

И вдруг подумалось, что неспроста я таким окольным, непростым путём пришел к этому ребенку — у меня есть и силы, и деньги, и желание помочь ему забыть прошлое. Вычеркнуть из памяти все плохое, заместив только добрыми, светлыми воспоминаниями.

Задумавшись, я не заметил, что вернулась Эмма. Даже дверь, кажется, не скрипнула, открываясь. На мои плечи робко легли холодные руки.

— Паша, может быть, поедешь домой, зачем тебе здесь оставаться?

— Правда не понимаешь, зачем?

— Ну…

— Мне хорошо с тобой. И жаль Андрюшку. Хочу быть с вами рядом.

Чуть потеплевшие ладошки обвили шею, а мягкие нежные губы коснулись левого виска, чуть тронули бровь, и прежде чем опуститься вниз к моему рту, выдохнули:

— Я тоже хочу, чтобы ты остался. Мне хорошо с тобой…

41. Эмма