Будущее

Наша душа - как софт, записанный на харде, а рай - это наш бэк-ап в облачном сервисе. Но если хард не ломается, если он не может устареть, имеет ли смысл переносить куда-то софт? Имеет ли смысл вообще отделять софт от харда? Нужен ли нам облачный сервис загробной жизни?

Мой ответ: нет. И как только мы перестанем умирать, мы откажемся от услуг бога.

ОТРЫВОК 34 – Зло

Зло это энергия. Кинетическая энергия, как у костяшек домино, которые валятся друг на друга. Мы делаем зло другим, избавляемся от него и передаем его им - они делают зло третьим людям, те - четвертым. Зло выводит нас из состояния покоя, и мы не можем вернуться в него, пока не толкнем следующую костяшку.

И когда костяшки опишут полный круг, зло вернется к нам.

ОТРЫВОК 34 – КАДР ИЗ ТЕЛЕНОВОСТЕЙ БУДУЩЕГО

Онемевшие экраны показывают Байкостал Сити, возведенный циклопами единый город-здание, простирающийся от Западного побережья до Восточного. Потом – знаменитую Стофутовую Стену, которой Панам отгородился от незаживающего нарыва переполненной и раздираемой криминальными войнами Южной Америки. Еще кадры – орды иммигрантов идут на приступ Стены. Потом ее защитники: на весь периметр – двадцать человек персонала. Остальное делают роботы: предупреждают, отпугивают, находят, убивают, сжигают трупы и развеивают пепел по ветру. Роботы, определенно, делают нашу жизнь удобней.

ОТРЫВОК 35

Перед ресепшен – череда туалетных комнат, стена коридора превращена в искусственный водопад, пол выстлан эбеновым деревом, свет тусклый – лампы спрятаны в бычьи пузыри.

Я толкаю черную дверь, беру Эллен за руку и втаскиваю ее в туалет. Она дергается, но я зажимаю ее губы. Беру за ее девчачий пони-тейл, запрокидываю голову назад.Бутсами бью по ее пижонским ботинкам, раздвигаю ей ноги как при обыске. Она мычит, и я засовываю пальцы ей в рот. Свободной рукой нащупываю ремешок, пуговицы, молнию, суетливо, в жаре расстегиваю, раздергиваю, разрываю, спускаю по колена ее кокетливые штаны с кармашками, запускаю руку ей в трусы, хозяйничаю там – Эллен пытается лягнуть меня, кусается, но я не отпускаю, настаиваю, заставляю – и еще через несколько секунд мои пальцы, в которые она до крови вцепилась зубами, трогает, обезболивая, ее язык; не ослабляя своей судорожной хватки, она облизывает меня, покоряется, и подается задом ко мне, приподнимается, раскрывается, мокнет, и слепо шарит уже у меня в паху, хочет найти застежку, шепчет что-то сердито, вжикает, просит, вскрикивает, наклоняется сама вперед и приподнимает услужливо одну ногу, и позволяет себе, чтобы я делал с ней все, что мне угодно. Очки слетают с нее, курточка сбилась, она высвободила грудь, ее глаза закрыты, Эллен лижет зеркало, в которое уткнулась лицом…

Мне зло и мне хорошо от того, что я сдернул за волосы с Олимпа ее, надменную, богиню, что я соскребаю с нее позолоту ногтями, что каждым своим вскриком она низводит себя до человека, что я опускаю ее до себя. И я бьюсь в нее, бьюсь до потери себя, до растворения, и вот оба мы уже никакие не люди, а два спаривающихся животных, и именно так нам лучше всего.

ОТРЫВОК 36 – О ЛЖИ

Кто придумал, что правду легко говорить? Вот уже ложь.

А от вранья единственная неловкость – оно требует хорошей памяти. Врать – как выстраивать карточный домик: каждую следующую карту надо класть все осторожней, глазу не спускать с ненадежной конструкции, на которую собираешься опираться. Малейшей детали из ранее нагроможденной лжи не учтешь – рухнет все. И уж есть такая особенность у вранья: одной картой дело никогда не обходится.

ОТРЫВОК 37 – ОДНОРАЗОВАЯ ЛЮБОВЬ

Зачем говорить правду девушке, если в твоих планах одноразовая любовь? Для одноразовой любви нужно использовать одноразовое имя и презервативы. Так гигиеничнее.

ОТРЫВОК 38

Дверь распахивается, Марго в своем наморднике кричит медсестру, нужно делать какие-то анализы; она еще бледней обычного. Кряжистая азиатка в халате провозит в ее кабинет допотопный агрегат с щупами и мониторами, тот дребезжит на выщербленном полу. Женщина без кисти уважительно машет культей вслед агрегату. Перехватывает мой взгляд, обращается ко мне за одобрением.

- Вот это техника! – такой акцент, будто она слова топором вытесывает.

- Высший класс.

Мой ответ ее приободряет; видно, ей хочется потрепаться.

- У нас-то дома на весь район один доктор всего был. Доктор был хороший, только лекарств у него не было. А из техники у него была серебряная трубочка. От отца досталась.

- Что? – я прислушиваюсь. – Какая еще трубочка?

- Серебряная трубочка. От дифтерии лечить.

- Что такое дифте… Как?

- Дифтерия. Когда горло пленкой зарастает, такая болезнь. И человек задыхается насмерть, – охотно объясняет безрукая. – У нас многие хворают.

- А зачем трубочка?

- Ее в горло больному вставляют. Пленку прорывают. И он через эту трубочку дышит, пока болезнь не пройдет.

Пленка серебра боится.

- Суеверие какое-то. Нет такой болезни, – уверенно

говорю я.