Будущее человечества

Большой житец учтенных огородился в лесу, справа от долины с закопками. Огромный, шумный, ведь всегда кто-то работает, а быть в одиночку нельзя, значит, кто-то из пары — А-шный, а эти не умолкают. Так им предписано.

И этот, на ящике, тарахтит, не заглохнет.

Почему нигде не написано о тишине и покое?..

Странно, что думается о покое. О тишине, которую не даст в первую очередь этот молодой, недавно приставленный к нему А-шный. Рассевшийся на своей книге-ящике. Разложивший по земле бумаги с вопросами. Пишет и говорит, пишет и говорит. Просить его замолчать нельзя. А уж заставить его бросить курить и вовсе невозможно. Но сейчас хоть бумагу на ку́рки делают новую, малодымную. Раньше невыносимо воняла.

Его прежний А-шный тоже курил и тоже шумел.

— Слева от моря нашлось поселение. Сорок три человека. Неучтенные. Дважды посылали из житца на переговоры. Но они не верят и ничего не хотят слышать.

— Списать, — с раздражением отозвался Глава Раздела.

— Всех разом? Может, кого-то в послесотенные?

— Проявляешь к неучтенным жалость? Тебя спишут вместе с ними.

А-шный втянул голову, словно над ним занеслась воспитательная палка:

— Но сорок три сразу… Некоторых можно перенести в Пятый Раздел. В нем скоро убудет. Трое серьезно болеют. Жизнь им не планируется.

— Это не наш Раздел. Не нам решать.

— Есть письмо из Пятого.

Шустрый какой! Озаботился.

Глава быстро глянул на бумагу:

— Можно перенести в Пятьдесят Седьмой. Учесть уже в нем. Человек шесть, не больше. Но для них никаких житцов в будущем! Только перевод и путь вдоль моря.

— Вы добры, — лицо А-шного дернулось в улыбке, и он быстро заводил письмом по твердой бумаге. — Напишу, чтобы выбрали из поселения тех, кто поговорливее. В Пятьдесят Седьмом как раз не хватает А-шных.

Хороший учет. Во́зки Пятьдесят Седьмых уже четыре дня стоят у входа в их житец. Приехали жаловаться. Говорят «Перевод списывает, а путь не выдает». Ну вот, сейчас выдадут.

Глава Второго смотрел, как его А-шный выводит на бумаге число «57». Красиво выводит, как положено, с узором. Но торопится. Много лишних движений, много суеты в руке. И тот, кто выводил по телу этого А-шного разделяющую вертикальную линию, тоже, видно, был таким же молодым, спешащим. По острому кадыку линия шла криво, у ключицы уползла вбок.

Суета. А ведь татуированная линия остается с учтенным навсегда. Но встретились два торопыги — и теперь кривая линия отражает их суетливость.

У всех такая линия — это написано в Ноль-Первой Истине. Каждый делится пополам: жирная черта идет от макушки, через лицо, потом по шее и вниз, еще сзади по позвоночнику. Ноги, руки, уши, глаза сразу парные, сразу баланс. И это правильно — часть их природы создана по Завету числа «Два». И дети рождаются, только когда двое. И работа идет, только когда в паре. И баланс, только когда молчаливый П-шный вместе с говорливым А-шным.

Вдвоем. Всегда.

Но по каким-то законам, будто бы назло его вере, Главе Второго Раздела хотелось того, что Ноль-Первая Истина запрещала. Если Раздел выдавал пару, то хотелось не ту, какую выдавали — для детей ли, для работы ли. Если тянуло звездными ночами, то к одиночеству, а оно по Истине недопустимо, ведь поодиночке не живут. Или если написано жить по цифрам «Один» и «Два», то хотелось узнать, почему не «три», не «четыре», не «пять»?

И еще хотелось, чтобы в закопки не отправляли тех, кто родился сверх планируемого. И чтобы не списывали еще не родившихся. Вообще, чтобы не было никакого Расхода На Будущее.

— Что с 97-ми?

— Посчитали. По Плану на списание стоят восемь человек, с учетом троих больных из Пятого. В Плане на зачисление — тринадцать. И еще шестеро зачислятся в Пятьдесят Седьмой. Значит, на будущий расход детей уйдет…

Он зашуршал бумагой, ища цифру.

— Напиши в Третий Раздел, пусть минимизируют будущий расход, — приказал Глава Второго и добавил зло. — Самих бы их в закопки.

А-шный поднял удивленный взгляд, но ничего не сказал. Скрипел-скрипел письмом по бумаге, сопел, кашлял, приговаривал: «Письмо Третьему, минимизировать», что-то насвистывал тут же.

Вскоре продолжил:

— Еще нам хотят перевести…

Ну хоть бы помолчал! Ну хоть чуть-чуть!

— Ты слишком активный!

— Такова моя Истина, — А-шный пожал плечами.

Глава почувствовал в себе душную усталость и одновременно дикую силу, наполняющую его с каждым вздохом; силу, цель которой уничтожить, стереть, порвать все, что надоело!

Он вытащил из кармана маленький спечаток и бросил его на колени А-шному:

— Истина! Истина! Ноль-Первая, одна для всех!.. Держи одну. Посиди тут тоже один, поищи в Книге ответы на свои вопросы. И меня оставь одного.

Он поднялся, скрипели старые колени. Потом развернулся и пошел прочь, но не по тропе через кусты к житцу, а вниз, к рядам табличек. В спину неслись призывы подождать, шуршала бумага. Когда раздался глухой удар упавшего набора письма, Глава улыбнулся и ускорил шаг.

Крики А-шного стихали. У него получилось урвать немного времени, чтобы побыть одному, в тишине и покое!