Колючие стебельки ранили пальцы и постоянно выскальзывали из них, и венок получался неровным, каким-то лохматым. Шляпка белела на изумрудной траве всего в нескольких шагах от меня; было лень тянуться за ней, и солнце вплетало лучи в волосы, впитывалось в веснушки, заставляло щуриться.
Рыжее солнце, заполнившее собой весь мир, кроме крошечного уголка с полянкой, шумной речкой и девчонкой с двумя косичками, неумело плетущей венок.
— Ты выросла, — шепнуло оно, и я кивнула, не поднимая головы, — за пределом моего мирка слишком ярко, так, что глаза слепит.
Выросла. У меня две смешные косички и белое платье с кучей оборок и бантиков, но я откуда-то знаю, что все это не по-настоящему.
Разве что тепло, по которому я скучала когда-то давно… Оно настоящее, живое — и тянется ко мне. Ластится, согревает, становится частью души… Мной.
Или же я растворялась в солнечном сиянии, ничуть о том не жалея?
И вспышкой не то боли, не то тьмы — то же место, тот же венок, плывущий в объятиях реки, тяжесть кожаной фляжки, терпкость незнакомого напитка на губах… и острое ощущение полной слепоты и всепоглощающей беспомощности.
И эхо чьих-то слов в тяжелой голове:
«Я просто хочу, чтобы ты жила… Прости!»
Всего один рывок к свету… Отчаянный вздох…
И я открыла глаза.
Не было ни луга, ни реки, ни солнца. Вместо них — незнакомая маленькая комната, наполненная серыми сумерками, колючее покрывало под щекой и приглушенные голоса из-за неплотно прикрытой двери.
Кажется, я все еще у Эстер… Ей удалось?
Я с трудом села на своем ложе, оказавшемся достаточно широким диваном, и прислушалась к ощущениям. Все было как прежде… и одновременно не совсем так. Что-то неуловимое и странное, похожее на затаившееся в груди тепло. Мой дар? Я прижала ладонь к сердцу и замерла. Почему-то хотелось улыбаться, а еще лучше — вскочить и покрутиться по комнате, рассмеяться в голос, поделиться со всем миром… чем?
Голоса за дверью стали громче, и я, осторожно поднявшись — несмотря на странные желания, сил практически не осталось, — подошла ближе, насторожив уши. Но подслушать не удалось: створка распахнулась, и в комнату вошла леди Вайолетт.
— Уже пришла в себя? — удивилась она. — Вот и замечательно. Хорошо бы уйти отсюда до рассвета.
— Санни! — влетела вслед за ней мама и тут же заключила меня в объятия. — Как ты?
— Это вы мне скажите, — слабо улыбнулась я. — Что-то чувствую, но не могу определить, что именно…
— Эстер удалось снять печать, — оправдала мои надежды провидица и строго добавила, увидев, какую радость вызвали ее слова: — Но чудес не бывает, Сандера. Силу нужно развивать непрестанно, если ею не пользоваться, она, как и мышцы, со временем атрофируется. Да, сейчас при должном старании тебе будет доступно гораздо больше, чем раньше, но все-таки меньше, чем было дано при рождении.
— То есть?.. — уточнила мама.
— То есть провидицей она станет, но вот славы Тигора ей не достигнуть.
Не быть мне великой чародейкой…
Что ж, не больно-то и хотелось. Сейчас важно другое…
— Меня не отчислят?
— А это, леди Далларен, отныне целиком и полностью зависит от вас, — усмехнулась леди Вайолетт.
Это именно то, что я хотела услышать. Да! Наконец-то хоть что-то будет зависеть только от меня! И теперь, когда учеба перестала быть лишенным смысла занятием, я приложу все усилия, чтобы из бездарности превратиться в пусть и не сильную, но усердную студентку.
Уже дома, прежде чем подняться к себе, я вспомнила еще кое о чем.
— Мама… Что Эстер имела в виду, говоря о зароке рода?
— Санни, это не важно, — устало отмахнулась она. — Уже не важно.
— Эстер бы с тобой поспорила, — пробормотала я едва слышно, но настаивать не стала. Тем более что, несмотря на полусон-полуобморок, сильно хотелось спать.
Когда-нибудь между нами не останется тайн. В это я свято верила.
— Ну что?!
Я плотнее прикрыла дверь в аудиторию и счастливо улыбнулась вскочившей с подоконника Ритте:
— Я остаюсь!
Подруга хлопнула в ладоши и, схватив меня за руку, потащила к лестнице.
— Куда мы? — засмеялась я, послушно следуя за ней.
— Подальше, пока кому-нибудь не пришло в голову подвергнуть тебя еще каким-нибудь дурацким испытаниям, — пробормотала Ритта, не сбавляя скорости. — А ты и без того слишком бледная и измученная… Что они с тобой делали?!
Бледной и измученной я была из-за бессонной ночи: мысли о предстоящем дне и сомнения в том, что все получится, не давали забыться. Переживания оказались напрасными — мэтрессы Аленейр и Ноллин не собирались меня мучить и ограничились стандартной проверкой уровня сил, которую мой очнувшийся, но неразработанный дар все-таки выдержал. Судя по реакции декана и наставницы, чудес действительно никто не ждал… Что ж, все когда-нибудь случается впервые.
Отчисление мне больше не грозило, неприятные последствия от работы с даром — тоже, и меня отправили на занятия. И не беда, что первую пару я благополучно пропустила, сегодня мне простительно. А вот Ритте, прождавшей все это время в коридоре, — вряд ли.