Будущее капитализма

Что касается глобального разрыва, то самоуверенный патерналистский авангард, соблазненный ожиданиями постнационального будущего, испытывал слишком оптимистичные ожидания от глобализации. Между тем формы использования глобальных возможностей, которые могут быть вполне рациональными с точки зрения интересов одного человека, не обязательно благотворны для всего общества. В среде экономистов вполне обоснованные доводы против высоких торговых барьеров постепенно свелись к безоговорочному энтузиазму по поводу либерализации торговли. Выгоды, извлекаемые странами из торговли, обычно достаточны для того, чтобы выигрывающие от нее стороны могли полностью возместить потери проигрывающих сторон, однако экономисты, во весь голос отстаивая свободу торговли, совершенно умалчивают о возможности такого возмещения. Без такого возмещения утверждения о том, что от торговли выигрывает все общество в целом, теряют всякое доказательное основание. Вполне обоснованная защита прав расовых меньшинств свелась к защите иммиграции, не допускающей никаких исключений. Между тем торговля и миграция, хотя их помещают под общей рубрикой «глобализации», – это весьма различные экономические процессы: первый обусловлен сравнительными преимуществами, второй – абсолютными. Нет никаких научных оснований считать, что миграция приносит экономические выгоды странам, в которые приезжают мигранты, или странам, из которых они уезжают; единственный, кто получает бесспорные преимущества, – это сами мигранты.

Манифест

Капитализм достиг многого и создает необходимые условия для материального благосостояния, но сентенции в духе доктора Панглоса[18] – это еще не экономическая наука. Ни один из трех новых социальных расколов не может быть преодолен действием одних только рыночных сил и частного интереса: тот, кто в этой ситуации предлагает просто «настроиться на веселую волну и получать удовольствие», не только лишен какого-то чувства гармонии, но и проявляет неоправданное благодушие. Нам нужна активная публичная политика, но социальный патернализм в этой роли уже не раз оказывался несостоятельным. Левые исходили из того, что государство лучше всех знает, что нужно делать. К сожалению, это не так. Предполагалось, что государство с авангардом во главе будет единственной инстанцией, действующей исходя из моральных принципов. Такой взгляд безмерно преувеличивал способность государства к моральному поведению и, соответственно, вовсе не принимал во внимание моральную интуицию семьи и частного предприятия. Правые свято верили в мантру либертарианцев о том, что сбрасывание цепей государственного регулирования освободит частный интерес и позволит ему обогатить всех. Тем самым они безмерно преувеличивали магическую силу рынка и, соответственно, игнорировали ограничения, налагаемые моралью. Нам необходимо государство, которое будет активным, но согласится на более скромную роль; нам необходим рынок, свобода которого будет ограничиваться необходимостью социально осмысленной деятельности, имеющей свою прочную основу в моральных принципах.

За неимением лучшего термина я называю предлагаемые мной меры, направленные на излечение этих недугов, социальным матернализмом. Государство играло бы активную роль как в экономической, так и в социальной сфере, не наращивая при этом явным образом свою власть и полномочия. Его налоговая политика ограничивала бы возможности влиятельных слоев общества присваивать доход, который они не заслужили, но оно не изымало бы при этом со злорадным торжеством доходы богатых для передачи их бедным. Его нормы предусматривали бы право тех, чьи интересы оказываются ущемленными в процессе «созидательного разрушения» и конкуренции, двигающих экономический прогресс, требовать возмещения, но оно не пыталось бы тормозить тот самый процесс, который обеспечивает капитализму его поразительный динамизм[19]. Его патриотизм выражался бы в стремлении людей к единству, которое сменило бы сегодняшнюю чрезмерную заботу об отдельных группах, объединенных «самосознанием обиженных». Глубинная философская основа этого комплекса идей – отказ от идеологии. Я не имею при этом в виду какую-то произвольную мешанину идей, которая придет ей на смену. Я имею в виду готовность признавать наши столь разные и интуитивно осознаваемые моральные ценности, а также прагматичную готовность идти на взаимные уступки, необходимые ввиду их разнообразия. Подход, основанный на игнорировании ценностей и замене их каким-то единым и абсолютным принципом разума, неизбежно сеет рознь и смуту между людьми. Признание наших различных ценностей идет из философии Давида Юма и Адама Смита. Политика, предлагаемая в этой книге, не укладывается в узкие рамки противопоставления «левые-правые», которое было типичным для самых мрачных периодов прошлого столетия и возрождается сегодня с новой силой[20].