Будущее общество

Жестокий эгоизм буржуазии особенно откровенно обрисовывается в нижеследующих строках, так часто цитируемых ея представителями: „Земля уже распределена, и человек, рождающийся на свет, если у его родителей нет средств прокормить его, или обществу не нужен его труд, не имеет ни малейшего права требовать своей доли пропитания; такой человек действительно лишний на земле. На великом пиру природы не приготовлено для него прибора. Природа велит ему уходить прочь, и немедленно сама приводит свой приговор в исполнение. Там, где природа приняла на себя обязанности приказывать и карать, было бы безумием итти ей наперекор, а потому, пусть этот человек подвергнется каре, к которой он приговорен природою за то, что он неимущий!!! Пусть он поймет, что он и его семья осуждены природою, и что если он и его семья не умирают от голода, то этим они единственно обязаны какому-нибудь милосердному благодетелю, который, помогая им, совершает преступление против законов природы” (Мальтус, О народонаселении).

Как видите, признание откровенно и угроза очень категорична: „Бедняк не имеет права жить! Если ему удастся кормиться крохами от щедрот общественной или частной благотворительности, то и за ото пусть благодарит господ!

Рабочие! когда, вынужденные безработицей, вы прибегаете к закладам и мелким займам, не забывайте, что вы не имеете права жить, если у вас нет сбережений! Не надоедайте же своим „правом на существование”, и не кричите об нем громко; берегитесь! Вам сумеют напомнить, что родиться неимущим — преступление, и что если вы существуете, то единственно благодаря снисходительности имущих классов!

Не забывайте, рабочие, вы, которые в старости умираете от голода, истратив силы на производство богатств, долженствующих увеличить сумму наслаждений ваших эксплуататоров, что преступно родиться от неимущих родителей, и не суметь в течении жизни скопить денег на старость. Будьте довольны уж тем, что сострадательным благодетелям угодно было, пока у вас были силы, пользоваться вашими услугами для того, чтобы пустить в обращение свои капиталы, которые, без вас, не приносили бы им дохода: теперь, когда вы калеки и ни на что не годитесь, уходите прочь; вы мешаете движению: ничего для вас больше сделать нельзя”.

Вышеуказанное признание не единично. Послушаем еще: „Дарвинизм ничего общего не имеет с социализмом. Если можно ему приписать какую-либо политическую тенденцию, то разве только аристократическую, ибо теория „подбора” учит, что в человечестве точно также, как в море растений и животных, везде и всегда только очень ничтожное меньшинство привиллегированных развивается и живет полной жизнью, огромное же большинство чахнет и раньше или позже погибает. Жестокая борьба за существование царствует повсюду, и только избранное небольшое число сильнейших и способнейших в состоянии победоносно выдержать конкурренцию; большинство же в силу необходимости должно погибнуть”. (Цитата из Геккеля в „Darwinisme social” Готье).

На этот раз, нищие и голодные, с вами не церемонятся: развитие буржуазии роковым образом влечет за собою гибель пролетариев, если не всего пролетариата; каждое новое наслаждение, приносимое наукою в дар буржуазии, соответствует новому страданию для рабочего класса. Чтобы существование буржуазии было обеспечено, необходимо приковать пролетариат на веки к ярму, под которым она его держит. Так говорит ученый буржуа Геккель, вероятно, понимающий то, что говорит, ибо на то он ученый.

Разве не возмутительны претензии буржуазии на превосходство! Ведь единственное их превосходство состоит в том, что они появились на свет после своих отцов, среди роскоши, с капиталами, обладая всеми средствами, необходимыми для развития, с одной только заботой: жить и наслаждаться!

Прежде высшим классом считало себя дворянство; имея возможность упомянуть кого-либо из более или менее отдаленных предков, какое-нибудь деяние его, часто достойное бандита или сутенера высокой марки, дворянин считал себя неизмеримо выше всякого не дворянина, не записанного в родословные книги. Ныне дворянское происхождение уступило первенство капиталу. Достоинство человека измеряется не предками его, а деньгами. Дворянин определял цену себе количеством чужих жизней, насильственно прекращенных его предками; капиталист — количеством совершенных им грабежей.

Убийц и грабителей, вот кого хотят представить „цветом” человечества!

Они то цвет! Ведь прошло едва столетие, как их сословие получило власть, и оно уже разлагается, и неизвестно, что оно представляло бы из себя теперь, если бы не постоянный живительный приток перебежчиков из рабочего класса, которыми жажда наслаждений и власти пополняет их ряды.