Будущее: рассекречено

– Рич, с тобой отчаянно пытается связаться Боб Синклер. Синди говорит, это важно, она звонила сегодня после обеда.

– Он, наверное, хочет что-нибудь вроде предисловия для своей книги.

– Синди не стала бы звонить, если бы это не было важно. Я тебе не говорила, но я получила письмо по электронной почте, предположительно от китайского президента, который хочет установить тайный канал связи.

– Почему же ты мне не сказала?

– Я думала, это какой-то розыгрыш. На самом деле я показала письмо службе безопасности, и мне было сказано, что это какая-то хулиганская выходка или того хуже.

Позже в тот вечер Рич позвонил Синклеру из своей резиденции. Боб сказал, что прямо сейчас приедет и покажет Ричу оригинал письма, полученного им от китайского президента. В письме говорилось: «Мне отчаянно нужна ваша помощь. Мои солдаты жаждут войны и хотят, чтобы мы объединились с Пакистаном и поддержали войну Пакистана с Индией. Я знаю, вы войны не хотите, но ваши советники и Конгресс будут против того, чтобы вы договаривались с Китаем. Нам нужно действовать сообща. Мы можем поговорить?»

– Ты думаешь, письмо настоящее? – спросил Рич.

– Да, я с ним общался, – ответил Боб. – Он выражается без обиняков, как ты видишь. На него сильно давят. Когда он впервые приехал в Америку, он не слишком хорошо говорил по-английски. И преподавателей, пожалуй, слишком уж почитал. Я был его научным руководителем, поэтому во мне он видит отца. И за прошедшие годы он доверил мне много тайн. Больше всего он боится того, что происходит в Китае. Он верит в превосходство китайской цивилизации. Мы вели с ним бесконечные споры о том, как Запад украл у них «историю». Он считает, что большинство историков игнорировали достижения других цивилизаций.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, все это может вполне соответствовать истине для него и его поколения. Но американцы помладше меньше верят в Запад. Я помню времена, когда слово «Запад» означало «свободный мир». Теперь есть столько мест, где царит свобода и в то же время куда интереснее, чем в Америке. Дети не особенно интересуются всеми этими различиями между Востоком и Западом.

– Я знаю, – сказал Рич, – что старыми категориями теперь мыслить нельзя. Мы действительно больше не видим себя такими уж особенными.

– Я бы не стал так далеко заходить. Но китайцы, по крайней мере Ланксин, считают, что они по-прежнему остаются мальчиками для битья. Они хотят быть современными – чтобы у них было все, что есть у США, или все то, что, как им кажется, есть у американцев, – и в то же время сохранить китайскую цивилизацию. Это несбыточная мечта. Он боится, что они опять все испортят. В конце концов, он писал работу по истории Китая в XIX в. – по так называемому веку унижения. Его диплом сыграл большую роль в изменении его мышления.

– Как?

– Он начал со старых добрых идей – как Запад эксплуатировал Китай начиная с Опиумных войн и концессионных соглашений.

– А разве дело было как-то иначе?

– Ну, в общем, да. Хотя никакого оправдания поведению англичан, американцев, немцев, русских и японцев по отношению к китайцам не было, он обвинил китайцев в том, что они слишком поглощены собой. Они не видели, что творилось вокруг. А если и видели, то слишком поздно. Вместо того чтобы повернуться лицом к модернизации, они набросились на нее с кулаками, как участники боксерского восстания в конце XIX в.[14] Ланксин опасается, что это может повториться. В некотором смысле приходится идти по лезвию ножа, чтобы сохранить прошлое и эту их драгоценную китайскую цивилизацию.

Ланксин не так прост. Его отец был хунвейбином, он разъезжал по стране, уничтожая пережитки традиционной китайской культуры, но окончил свои дни в музее, где были выставлены древние китайские изделия из бронзы. Вся семья считала брак Ланксина неравным. Он держит свою жену в тени, но нежно любит ее. Что мне ему сказать, господин президент? Вы будете говорить с ним?

– Естественно! Но мне надо придумать, как это лучше сделать. Скажите ему, что я с ним свяжусь.

В последующие дни Боба Синклера заваливало шифрованными электронными письмами, которые он аккуратно передавал моей племяннице (так уж удачно сложилось, что она посещала его курс в SAIS). Сильвия могла спокойно ходить в резиденцию, ее считали членом семьи.

Именно в этот момент я стала уговаривать Рича поговорить с Джейкобсом, советником по национальной безопасности. Но мой муж был неумолим: он хотел сначала разобраться самостоятельно, что у Ланксина на уме.

– Стоит мне ввести в курс дела Джейкобса и всех остальных, как они тут же захотят прикрыть лавочку.

– Джейкобс – твой советник по национальной безопасности. Если ты ему не доверяешь, зачем ты его все еще держишь?

– Все думают, что я ничего не смыслю в международных отношениях. Мне нужно, чтобы партия была довольна, и Джейкобс дает им уверенность в том, что я делаю то, что делал бы на моем месте Кэмпбелл. Джейкобс совсем не доверяет Китаю. Он думает, что Китай хочет быть альфа-самцом. Он бы посчитал происходящее китайской ловушкой.