Будущее в твоих глазах (СИ)

— Нам всем было не до того… Мир за стенами… Многочисленные угрозы нашему острову… Дрожь земли, в конце концов… — Кирштейн нежно провел носом по её щеке и поцеловал в линию челюсти, то ли специально, а то ли просто промахнувшись. Видáль тихо рассмеялась, податливо ластясь, когда мужчина притянул её в объятьях ближе, зарываясь носом в её волосы и сладко вдыхая.

— Вот увидишь, мама тебя с порога сначала расцелует, потом расхвалит за красоту и ум, а потом накормит нас всех вкуснейшим омлетом…

— Её не расстроит, что я не из Троста?

Жан сонно усмехнулся, целуя её в висок:

— Киа, солнце, нет… конечно же нет…

— А что я… старше тебя? — Киа зарылась пальцами в его волосы, гладя русые переливы. Корабль мерно покачивало на волнах. Сладкая нега разливалась в мышцах, мысли становились всё более невесомыми. После долгого дня тело отчаянно жаждало сна.

Кирштейн сипло хмыкнул:

— У нас такая разница, что в историческом масштабе это — сущий пустяк. Тебя беспокоит, что я тебя младше?

— Нет… — Киа сказала это быстрее, чем успела обдумать. Она рассеянно улыбнулась, понимая, что такова была правда. Три года, за которые Жан учился в Кадетском корпусе, а Киа дослужилась до лейтенанта второго ударного отряда, действительно никак им не мешали. Не мешали говорить о чём угодно, не мешали шутить и смеяться вместе. Не мешали находить друг в друге опору и утешение. Не мешали.

Любить его Видáль было легче и правильнее, чем выбрать, что готовить на ужин. Это было что-то необъяснимое, будто родственная душа. И в янтарных глазах она читала то же чувство.

Иронично сложилось, но любовь нашла их в Разведкорпусе — месте, где смертность была воистину колоссальной.

— Вот и меня это никоим образом не трогает. А значит… — Жан, не сдержавшись, зевнул, чувствуя последовавший короткий поцелуй в щеку. — Значит, всё правильно и беспокоиться не о чем… Кажется, я уже дремлю. Давай спать, солнце?

Киа улыбается и нежно прижимается к нему ближе.

Поглотившая все звуки тишина не кажется неловкой, скорее наоборот — она обволакивает, даря двум влюбленным мирно быть рядом. Чувствовать друг друга. Теперь, после битвы Неба и Земли, это казалось самым важным — жить. Любить. Ценить.

Жан был таким тёплым и мягким, его дыхание стало ровным и тихим. Киа чувствовала, как дрёма пробирается под кожу, как тяжелеют веки.

И сон укрыл их обоих своей вуалью быстрее, чем корабль качнулся вновь.

Сейчас же они стоят на улочке Троста, уже почти у дверей дома Кирштейн.

Руки Жана нежно касаются её плеч:

— Солнце моё, посмотри на меня, пожалуйста, — тихо просит он. Видáль поднимает на него взгляд и доверчиво накрывает свободной рукой его ладонь на плече. Кирштейн вглядывается в родные ореховые глаза, что смотрели на него явно с тревожным отблеском. Киа явно переживала о предстоящей встрече, и Жан мог её понять. Будь её родные живы, он бы тоже волновался, представая перед ними, доказывая, что достоин её. — Киа, я люблю тебя. Люблю. Мы прошли через ад, и я любил тебя как до, так буду любить и после. А раз я тебя люблю, мама тоже полюбит. Вот увидишь, — он улыбается в ответ на её улыбку. Странно, но мир становится ярче, когда она смотрит на него. — К тому же, — игриво добавляет он, чувствуя, что обстановка снова стала прежней. — Ты такая замечательная, к тебе сложно остаться равнодушным… Хах!

Киа шутливо тыкает его в рёбра, на что Жан лишь фыркает и притягивает её в объятья. Видáль изворачивает руку с букетом, чтобы не раздавить цветы, и доверчиво утыкается носом в крепкое мужское плечо.

— Я тоже люблю тебя, Жан… — тихо шепчет она. На душе тепло — что у него, что у неё. Такое простое слово, это “люблю”, но такое важное. — Просто… мне хотелось бы понравиться ей. Она же твоя семья.

— Хей, ты — моя семья. Ещё немного и это будет уже официально, Киа Кирштейн, — Жан вслепую нащупывает её свободную правую руку и переплетает их пальцы в замок. На безымянных пальцах красуются простые золотые кольца. Кирштейн не стал тянуть и сделал предложение ещё на материке.

Киа рдеется, едва хмыкает:

— Допустим, но она тоже твоя семья. Она твоя мать, Жан.

— Не спорю, солнце. Но птенцы улетают из гнезда и вьют свои собственные, ведь так? — его губы мягко оставляют едва влажный след на виске. Голос нежен, пробирающе сокровенный. — Киа, ты моя любовь. Ты моя семья. И всё будет хорошо, чтобы ни произошло за этой дверью. Обещаю. Поверишь мне?

— Мы уже почти у порога. Выбор невелик… — шутливо отвечает она, отстраняясь и прикрывая глаза, когда Жан подаётся ближе и коротко целует её. На губах всё же играет лёгкая улыбка.

— Говоришь прямо как капитан Леви.

— Или как его жена. Она, в конце концов, была моим капитаном много лет. С кем поведёшься… — Киа трепетно касается ладошкой его лба, ведёт к волосам, заправляя непослушную русую прядку за ухо. И улыбается, потому что с ним она может перебороть всё что угодно. И титанов, и смущение, и волнение. — В любом случае… я доверюсь тебе, Жан, любимый… давай постучимся в эту дверь…

Кирштейн смотрит в ореховые глаза и тепло улыбается.

Неужели это действительно с ним происходит?