Я без особого труда установил, что на Московской железной дороге действительно работает Виктор Стружевский, тридцати пяти лет от роду. Он и правда член клуба нумизматов. Ездит на голубой «Ауди». Живет в трехкомнатной квартире, которую за три года выменял постепенно, начиная с однокомнатной. Ни в чем не нуждается. Чем может заработать на жизнь проводник международного поезда? Ну уж не провозом зайцев через границу. Только контрабандой.
— Представляете, потащит картины из Русского музея, и тут мы, — мечтательно произнес я.
— Ты что, веришь в эти разговоры о питерских бандитах, с которыми связь у этого проводника?
— Пока вся информация Кандыбы подтверждалась. — Многовато от него информации, — поморщился Буланов.
— Лучше больше, чем меньше.
— Чего тебе надо для дела?
— Наружку. Технический контроль. И поскорее. У него через пять дней рейс.
— Ой, — покачал головой Буланов. — Знаешь, какая очередина на технику и на наружное наблюдение!
— Знаю.
— Ни шиша ты не знаешь.
— Под громкие дела мы что угодно выбьем.
— Мы? Это я выбью, — Буланов устало махнул рукой. — Свободен пока…
Что-что, а выбить начальник родного отдела может все на свете.
И выбил — и бригаду наружки, и техников. Через курирующий нас отдел Главного управления уголовного розыска МВД. Там ребята ушлые и сразу понимают что к чему, а возможности у них куда больше наших.
Проводника мы взяли в железные клещи. Наружка протаскала его два дня без всякого толку — по кабакам, антикварным магазинам и по клубу нумизматов. Оперативники расширили свое образование, узнали, чем нумизматика отличается от фалеристики. Но не узнали одного — собирается ли Стружевский везти что-то за границу. И если вдруг собирается, кто ему будет помогать.
Это узнали техники.
Вечером я просматривал пришедшую на мое имя сводку технических мероприятии. На компьютере был отпечатан текст.
Я показал сводку Железнякову, все бьющемуся в преферанс с компьютером.
— Понимаешь, о чем речь? — осведомился я.
— Первый верблюд — это первый рейс, — сказал Железняков. — Первым рейсом он контру повезет.
— Да… «Была у меня таможня, были контрабандисты», — процитировал я «Белое солнце пустыни».
— Будем прищучивать? — Спросил Железняков.
— Обязательно.
— Где. Здесь?
— На Выборгской таможне.
— С таможенниками и ФСБ надо завязываться, — сказал Железняков.
— «Безопасность» нам зачем?
— Надежнее. Их внешние все дела. С ними спокойнее.
— Босс не одобрит, — покачал я головой. Буланов действительно не одобрил идеи сотрудничества с ФСБ.
— На черта нам чекисты? — осведомился он, прочитав план проведения оперативных мероприятий.
— Не помешают.
— Да. А потом раструбят по всему свету, что взяли матерых уголовников, а о нас — ни слова.
— Договоримся…
— Договоримся… Нам когда с них чего перепадало?
— Перепадало. В прошлом году в Шереметьево-2 мы вместе по их информации мероприятия проводили. И успешные. Целый архив старинных документов взяли… Кроме того, если в лужу сядем, шишки тогда тоже поровну делить.
— Ладно, подумаем, — недовольно произнес Буланов. Чекистов он почему-то сильно не любит. Я сам к этой конторе отношусь толерантно, как к явлению природы, которое может быть и полезно, и вредно. Надо просто знать, как его использовать.
Через два часа Буланов вызвал меня к себе и сказал:
— Созвонись с Ванюшиным из ФСБ. Будем работать вместе с его отделом.
— Будет сделано, — кивнул я…
В полупустой восьмой вагон поезда с гордым названием «Лев Толстой», ранним утром остановившегося на станции Выборг, мы зашли целой толпой: прапорщик-погранец, оперативник из ФСБ, важняк из курирующего отдела ГУУРа Сережа Васин, два таможенника — один местный, другой — из таможенного комитета в Москве.