Буйный бродяга 2014 №2

И то же самое касалось всех остальных. Мы все были немного более рациональны, чем люди. Неудивительно, что не было мусора и граффити на Задворках. Спокойствие без вмешательства полиции.

Но и без преданности друг другу. Я помнил, что сказала Джинива про выдачу шпионов. Интересно, верно ли это до сих пор, после столетия здешней жизни и после того, как шпионы перестали появляться?

Без детей...

— Откуда берутся новые тела, — спросил я, — как синтов стало сто тысяч?

— Наверное, было загружено больше копий, чем требовалось гражданам, — сказала Джинива. — Кажется, это регулируется автоматически, по мере того, как растет их население, растет и наше. Мы это не контролируем.

— Но могли бы, — сказал я. — Мы могли бы даже выращивать новых синтов с младенчества, если бы хотели детей.

— Могли бы, если бы контролировали производство тел, — сказала она. — Если бы. Но мы его не контролируем. И я сомневаюсь, что контролируют граждане. Как я и сказала, там, похоже, автоматика. Мы — часть коммунального хозяйства, как парки и переработка.

— Знаешь что, — сказал я. — Мы лучше их. В этом-то и проблема.

Она посмотрела на меня, как будто я сказал что-то безумное.

— Объясни.

Я объяснил. На следующее утро она повела меня в агентство по трудоустройству.

#

Следующие несколько недель я днем работал в городе, а по ночам вел разговоры в гетто — сначала с Джинивой, потом с ее надежными друзьями, по одному, по двое, в конце концов с десятками людей одновременно. С каждым днем мои убеждения укреплялись. Я работал официантом, грузчиком и рассыльным, укладывал волосы и мыл ноги. Иногда я предоставлял более интимные услуги. Я видел граждан в обществе и в быту. Они в упор не видели меня.

Многим можно было восхищаться. Широкие бульвары, вздымающиеся ввысь здания, пышные сады, родное обаяние патриархата. Мужчины были сильными, женщины красивыми — робкие девушки, гордые матери семейств, почтенные старухи. Их облачения были произведениями искусства. Дети хорошо себя вели и выглядели счастливыми. Дела процветали — для такого маленького и замкнутого общества рынок был очень оживленным, и даже архитектура динамичной. Твердые, как мрамор, блестящие здания, тем не менее, модифицировались и заменялись с легкостью театральных декораций. Богослужение было простым и искренним, вера внешне всеобщей. Все это выглядело воплощением доминианистской мечты об обществе, соединяющем христианскую добродетель с осколками скрижалей Моисея. Я не видел, чтобы кого-то побивали камнями или бичевали. Все поводы для этого давно прошли. Подчинение стало рефлексом. Священники проклинали, теократы грозили, а конгрегации и консультативные советы прихожан слушали, не критикуя и не шевелясь.

Я знал — хотя бы по собственному опыту, — что эта видимость обманчива. У кого-то должны были быть сомнения, личные агонии, мысли, которыми они ни с кем не делились. Кто-то даже наверняка завидовал нам, потому что у нас нет душ. Нашим телам они тоже могли завидовать — учение запрещало изменять божий образ, известный также как человеческий геном. Их медицина, всегда осторожная, еще больше отстала из-за изоляции.

Другие науки продолжали развиваться. Действовала обсерватория. Появлялись новые изобретения, разрабатывались новые стили. Системы окружающей среды требовали постоянной поддержки. Изредка человеческие или автоматические экспедиции покидали шлюзы, чтобы сделать вылазку на поверхность Марса. С большим мастерством реконструировалась геологическая история планеты, все ее шесть тысячелетий. Время от времени заходила речь о том, чтобы построить еще один купол. Когда время придет, а, учитывая размер среднестатистической семьи, это произойдет скоро, задачу выполнят нанороботы.

Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это время не пришло.

#

Я сидел за столом в маленьком, пропахшем потом зале и смотрел на тридцать семь идеальных внимательных лиц. На Синтских Задворках мало где можно было собраться — ни политики, ни церквей, ни школ — поэтому Джинива предложила гимнастические залы. Этим вечером она, моя первая обращенная и мой первый апостол, выступала перед такой же небольшой группой в таком же пропахшем зале.