Буйный (СИ)

По очереди член полировали. Так усердно, что до ссадин затерли.

Дикарки, блин.

Я тогда своего «мальца» по кругу пустил. Каждой по очереди в рот всаживал.

И три раза кончил. Офигеть можно!

Каждой в рот. Блондинке, брюнетке и рыжульке.

А потом, как договаривались, киски полизал. Все три.

До самого оргазма языком работал. Пока не удовлетворил каждую шалавку. Так старался, что язык, думал, отвалится. Они стонали и извивались, словно одержимые дьяволом, а затем кончили мне на лицо.

После группового веселья мы лежали в обнимку и курили дерьмовые самокрутки. Наверное, в тот день я чувствовал себя реальным шлюхом.

Но что поделать, коль жить нормально хочется?!

За решеткой никогда не позволял мешать себя с дерьмом. Гомосятины там полным-полно. Сразу кулаком в рыло, чтобы харя больше не курила!

Ушлепки знали, кто я такой. Поэтому уважали. Кроме надзирателей. Те не упускали шанса избить дубинками или кожаными ботинками по печени. За один только взгляд, который попросту мог не понравиться, вжаривали до темноты перед глазами. Но как бы выродки ни изощрялись, я всё равно сохранил свою гордость и ни разу не встал перед ними на колени. Добровольно.

Поэтому они нарочно вывели меня на негатив. Однажды они списали на меня «общенародный» бунт, мол, это я организовал в столовой кровавое месиво, после которого погибло шесть заключенных. Эти убийства списали на меня, благодаря чему мне приплюсовали к сроку ещё десяток лет и на год заперли в полном одиночестве в карцере.

Не знаю, каким чудом я выжил и не сошёл с ума. Мне просто хотелось жить. Хотелось воплотить в реальность свои мечты. Например, отправиться в кругосветку. Стать чемпионом боёв мирового уровня и почётным членом «UFC».

А ещё я хотел доказать всем тем тварям, что гатили меня шокерами до недельной комы и ломали кости до переломов, что я не дерьмо, а ходячая мощь. И я никогда не сдамся. Не упаду перед нелюдями на колени. И очень скоро вырвусь на свободу.

Так и случилось.

Через полгода я удрал.

А до этого каждый божий день, каждый прожитый час я молился, чтобы мой план с успехом воплотился в реальность. И жил по принципу: то, о чём ты думаешь, обязательно исполнится. Главное — верить. Не опускать руки. Прорываться! Идти только вперёд! И никогда, никогда не сдаваться.

За профессиональный куни девчонки на радостях мне ещё деньжат подкинули и рассказали, как дойти до местного магазина со шмотками и жратвой. А за молчание, чтобы наверняка закрепить слово, так сказать, двойной порцией экстаза, пришлось ещё раз повторно вылизать их дырки.

Ну писе-е-ец, какие же они все-таки голодные!

Унизительно, конечно, но сейчас я не в том положении, чтобы думать о чести.

Я сейчас никто и звать меня дерьмо.

***

Вернулся в избёнку, а она на кровати лежит, вся скукожилась, подобралась, свернувшись в комочек. По щекам, словно сами по себе, слёзы катятся.

Пиздец, мля!

Про девчонку-то я забыл. Ну, что приковал к кровати, как изверг какой.

Жалко её вдруг стало. До тошноты. И самому себе по ушам вмазать захотелось, полечить, так сказать, склероз.

— Ну здравствуй, детка, — медленно двигаюсь в сторону кровати. Осторожно. Чтобы не напугать ещё пуще. — Отошла уже? Не будешь больше буянить?

Лежит молча. Глазками хлопает. Да бровки хмурит. Кусок пастыря, что я ей налепил на рот, на щеке болтается. Вот ведь! Содрать умудрилась. Надеюсь, не сильно вопила, паршивка, чтоб её.

Прищурилась. Взглядом по мне заскользила. То вверх, то вниз. Внимательно изучала. И внешность мою оценивала. Исходя из того, что зрачки в её глазах расширились, как у кошки, практически до максимума, ей, кажись, пришлась по вкусу моя мордаха. А тело — особенно. Вряд ли эта тихоня когда-либо нечто подобное в жизни видала.

— Слушай, красавица, дело есть, — сжав кулаки до рези в суставах, я к ней в спешке направился.

Шаг вперед — и до цели осталось полметра. Она вдруг как запищит от страха, у меня голова от рези в ушах закружилась.

— Только не б-бей, не б-бей, не бей… — твердила как молитву одними губами и рыдала, сжимая кулачки, поджав под себя ноги, крепко-крепко зажмурив глаза.

Глянул вниз и нахмурился. Ноги Алевтины были сплошь исполосованы жуткими ссадинами, синяками и порезами. Не все они были свежими. Присмотревшись, я чётко выделил на нежной коже малышки уродливые рубцы. Явно ведь — старые.

Ну твою ж мать!!!

Ну и кто же тебе жизни не дает, девочка?!

Почему ты выглядишь как сплошной ходячий синяк?!

— Ш-ш-ш, — опустился перед ней на корточки. Жесть как хочу прикоснуться, приласкать, прижать к груди и стиснуть в адских объятиях. Но боюсь напугать. — Не буду я. И пальцем не трону. Если сделаешь всё так, как скажу.

Поднял руки высоко над головой, мол, жестом сказал: «Я сдаюсь. Я безоружен». Она немного расслабилась. Дрожь постепенно сошла на нет.

В голове вдруг зарделась интересная идея. А что, если попробовать подружиться с бедняжкой? Так сказать, пожить какое-то время вместе на взаимно выгодных условиях.