Буйный Терек. Книга 1

— Не вы ли будете, сударь, поручик Гостев? — важно осведомился Прохор и обмер…

При слове «сударь» офицер поднял голову, и мгновенно потерявший важность Прохор узнал в нем того поручика, который еще совсем недавно отхлестал его по щекам в крепости Внезапной.

Секунду поручик и Прохор молча смотрели один на другого. Узнав камердинера, поручик приподнялся с места, и потрясенный встречей Прохор отступил к двери.

— Ва… ваше благородие, — тонким дискантом выдавил Прохор, не сводя перепуганного взора с устремленных на него немигающих глаз поручика.

— То-то! — успокоился офицер и снова опустился на табуретку. — Тебе чего? — берясь опять за еду, не спеша осведомился он.

— Так что, извините, ваше благородие, — забормотал Прохор, — их сиятельство князь Голицын послал к вам…

— Зачем?

— Не смею знать, однако, требовали для разговору.

Поручик чуть не поперхнулся. Его черные, закрученные кверху нафабренные усы заходили, глаза сузились.

— Кого «требовали»? Меня? — вставая, спросил он.

Вместо ответа камердинер только беспомощно мотнул головой.

— Слушай ты, телячья морда, поди сейчас к своему, — поручик задумался, видимо, подыскивая подходящее слово, но не нашел его, — пойди к своему князю и скажи, что начальник оказии поручик Прокофий Гостев дома, что он поужинал и спать ляжет через сорок минут. Ежели у твоего князя ко мне есть дело, нехай спешит, а то я лягу. Понял?

— Так точно, — пытаясь открыть ногой дверь, пролепетал Прохор.

— Пшел вон, кобылячье семя! — спокойно сказал поручик, и, налив стакан красного вина, стал запивать ужин.

Прохор едва отдышался на улице. Ноги его подкашивались, лицо было бледно, руки тряслись. Теперь, когда поручик был далеко, он боялся уже не его, а доклада князю. Камердинер шел, ломая голову и не зная, как ему доложить Голицыну о таком неслыханно-оскорбительном ответе поручика.

Князь Голицын в раздумье ходил по комнате. Как ни хотел он казаться равнодушным к трагической смерти девушки, все же не мог совладать с собой. Оставшись один, он почувствовал себя несколько неуверенно и беспокойно.

«Дура, шлюха и подлая тварь! — думал он, прохаживаясь по темной казацкой горенке, в которой пахло свежевыпеченным пшеничным хлебом и слежавшимися яблоками. — Видно, тут у них амбар или подпол, — решил он. — Собаке собачья смерть, черт с ней, но с этим негодяем я еще рассчитаюсь!»

В эту минуту в дверь осторожно постучали.

Голицын посмотрел в зеркало, поправил хохолок на лысеющей голове и, сделав холодное, равнодушное лицо, приказал:

— Войдите!

В комнату неловко, бочком, вошел Прохор и низко поклонился. Голицын выжидательно посмотрел на дверь и кланявшегося камердинера.

— А где ж поручик? Нет дома или не нашел? — спросил он.

— Застал, батюшка князь, застал его, ваше сиятельство, только они, извиняюсь, вроде как не в себе… — нашелся камердинер.

— Пьян, что ли? — усмехнулся Голицын.

— Да вроде не в себе, — неопределенно ответил Прохор.

— Наверное, армейский бурбон? — с брезгливой усмешкой спросил князь.

— Настоящая Мазепа, и усы, как у черта, — ободренный улыбкой князя, подтвердил камердинер.

— Вот черт, — Голицын вынул золотой с двумя большими брильянтами брегет и взглянул на часы.

— Без пятнадцати восемь. Подай-ка мне одеться!

Он сбросил халат и надел сюртук с гвардейскими полковничьими погонами.

Они вышли на станичную улицу. Зори за лесом догорали, светлая полоса еще дрожала над горою, и потухающий закат освещал неровным светом край дороги и верхнюю, надтеречную часть станицы.

Голицын прошел мимо баб, примолкших при его появлении. Казачки сурово смотрели на шагавшего мимо них князя, и в их молчании, во враждебных и настороженных взглядах камердинер ясно прочел тяжелую ненависть женщин. Князь шел, не глядя по сторонам. Высоко подняв голову, он шагал по зеленой станичной уличке, своим хмуро-бесстрастным видом свидетельствуя о холодном безразличии ко всему окружавшему его. Прохор семенил сзади. По его приподнятым плечам, по опущенной голове и беспокойно бегающим глазам было видно, что совесть Прохора неспокойна.

— Душегуб, антихрист окаянный, кабан, — долетело до его слуха.

Прохор со страхом поглядел на широкую спину спокойно шагавшего Голицына. Князь не слышал, да, вероятно, даже и не думал о том, что говорили казачки. Он твердым, плац-парадным шагом шел, старательно обходя навозные кучи.

Стадо только что прошло с поля. Пахло теплым коровьим навозом и парным молоком. Прохор с завистливой жадностью потянул носом. Эти запахи напомнили ему его детство в Подмосковье, деревню, выгон и поля, по которым он босоногим малышом бегал с ребятами. Из-за плетней, с базов, тянуло таким знакомым и родным! Мычали коровы, перекликались ребята. Через улицу степенно и важно брели гуси, мальчишки с хворостинками загоняли по дворам переваливавшихся уток. Прохор забыл и о князе, и о поручике, к которому они шли. Он жадно вдыхал запахи своего детства, забытого в холуйской жизни дворового лакея.

— Уснул, скотина! Где, говорю, хата этого офицера?

Голос князя вернул камердинера к действительности.