Буйный Терек. Книга 2

За обедом и те, кто раньше знал полковника, и те, кто впервые познакомился с Клюгенау, одобрительно отнеслись к нему. Полковник действительно был старым кавказцем, обстрелянным и опытным, держался сердечно и просто, несмотря на то, что назначался временным начальником всей Гребенской линии и полковник Пулло переходил под его начало. Особенное же расположение к себе Клюгенау приобрел, когда после тостов за царя, за русскую армию, за победу над горцами неожиданно провозгласил тост за «нашего старого друга и отца кавказских солдат Алексея Петровича».

«Ура!.. Виват Ермолову… Многая лета!» Звон стаканов покрыл этот неожиданный для всех тост.

Воскресный день кончался, но крепость, слобода и поселения, расположенные по обе стороны речки, были полны радостного шума.

Воздух, насыщенный ароматами земли, полей и леса, под легким ветерком, набегавшим с гор, колебал листья, трогал ветки, чуть колыхал занавеси в раскрытых окнах офицерских квартир. Мелкая, сверкающая рябь то и дело пробегала по почти неподвижной, как бы заснувшей реке.

Солдатская церковь отзвонила, с колокольни слободской еще несся чистый, торжественный колокольный звон. Солдатки, слободские бабы и девушки сидели на завалинках низеньких хаток. В палисадниках еще копались куры, по улице прохаживались солдаты, казаки, драгуны. Песни доносились из крепости, слободы и поселка женатых солдат.

Во-о лузях, тай ще при бэрези… —

неслось от реки, где плескалась в воде пехота.

Засвита-а-лы ко-за-козаченьки
В поход с полуночи-и-и… —

стройно, с присвистом пели кубанцы, сотня которых занимала форпост у базара.

Вечер, тихий, располагающий к отдыху и благодушному покою, опустился на Грозную.

Ой, и чем ты нас, царь, по-о-жалуешь,
Ой, чем пожалуешь, ой да за рабо-оту молодецкую… —

тянули кизлярские казаки, отдыхавшие после утренних дозорных разъездов по кордону.

Ой, да по-жа-алую вас рекой
Те-е-реком, ой, буйным Те-реком, —

рокотали басы, а тенор вырвался вперед и на высокой, сладчайшей ноте выводил:

Ой, буйным Те-е-реком со прито-о-оками…

А басы, догоняя его, покрывали густым:

Со-о уго-о-одьями…

Заходящее солнце, залитые его лучами розово-синие хребты и блестящие снежные вершины гор — вся эта мирная картина отдыхающих, наслаждающихся покоем людей даже отдаленно не напоминала о трагедии, которая разворачивалась в полях, ущельях и скалах этого благодатного края и которая называлась «Кавказская война».

Представление и труппа синьора Моски не походили на театральный вечер господина подполковника Юрасовского, несколько лет назад устроенный в крепости Внезапной. Хотя и здесь возле хорошо освещенного входа стояли группы солдаток, сновали юркие продавцы сластей и жареной кукурузы, подходили и подъезжали на дрожках дамы и офицеры, все же что-то новое, более городское было вокруг. Да и сама крепость Грозная по своим размерам, расположению, значению для русских была другой. Это был центр и средоточие всей Гребенской и даже Дагестанской линий. Невдалеке расположились русские станицы, вокруг форпосты и казачьи военно-сторожевые пункты, множество торговцев, постоянно увеличивался приезд «вольных», то есть поселенцев и их семейств. Солдатские слободки все больше и больше расширялись. Часть «вольных» уже расселилась за Сунжей, куда проложили новые дороги. Словом, Грозная становилась городком, военным оплотом русской власти между Тереком и Сунжей.

Площадку перед Офицерским собранием и подходы к зданию освещали большие, с треском горевшие плошки и несколько факелов. Конные драгуны и казаки, а также спешенные линейцы полукругом занимали площадь, на середине которой пылал костер.

Небольсин прошел через открытые двери во внутрь, где уже собрались зрители, главным образом военные с женами и дочерьми. Капитан удивился, заметив неизвестных ему дам, по-видимому, совсем недавно приехавших в Грозную.

По обычаю того времени, офицеры, чиновники, врачи и весь персонал, обслуживавший большие гарнизоны и штабы в сильно укрепленных крепостях края, выписывали свои семьи, вместе с которыми приезжали сестры, свояченицы, подруги и даже просто знакомые женщины, стремясь выйти замуж за офицеров, пребывавших в одиночестве.

У входа Небольсина встретил с угодливой улыбкой синьор Моски, низко и в то же время благодарно поклонился ему.

— Добрый вечер, маэстро. Как видите, я все-таки успел в гости, — приветствовал его Небольсин.

— Мы, — подчеркивая слово «мы», произнес итальянец, — весьма рады этому. Без вас, эччеленца, наш вечер был бы скучен.