Буйный Терек. Книга 2

Главнокомандующий Кавказским корпусом барон Розен через Владикавказ прибыл в Грозненскую крепость.

Донские казаки, дивизион нижегородцев и три конные сотни грузинской дворянской милиции сопровождали его. Вместе с бароном прибыли генералы Вревский, Малинов и Бебутов.

Грозная военным парадом и оркестрами встречала начальство. На следующий день военный совет из семи генералов и одиннадцати полковников почти целый день заседал в резиденции барона Розена, кстати сказать, находившейся в том самом особняке купца Парсегова, который недавно занимали Чегодаевы.

Теплые августовские вечера были полны шума, гомона, жизни. Подолгу горели плошки, озаряя улицы. Конные казаки и ординарцы скакали по дорогам, увозя распоряжения совета. Обозы шли по левой, затеречной стороне, от станицы к станице. Внезапная и Темир-Хан-Шура заполнились людьми. Днем и ночью не прекращались передвижения русских войск, все ближе подходивших к предгорью дагестанских хребтов.

Горцы внимательно следили за ожившим русским лагерем.

— Завтра я отправляюсь с подполковником Клюге. Наш отряд через Чечню идет к Гимрам.

— А я через два дня с отрядом Пулло на Леваши и оттуда тоже на Гимры, — сказал Небольсин.

— Александр Николаевич, я человек не сентиментальный, наоборот, скорее сухой, аналитического склада ума… жизнь и ее уроки сделали меня скептиком и научили думать о вещах и людях без идеализации…

— К чему все это? — спросил Небольсин.

— А к тому, что единственный человек, кому я верю и готов быть другом и братом до конца дней, — вы. И не только потому, что выкупили у чеченцев и устроили мою судьбу здесь, конечно, и потому, но главное, Александр Николаевич, за то, что близки вы мне по духу, пришлись по душе так, как те, очень немногие, с которыми в декабре двадцать пятого года я вышел на Сенатскую площадь.

— Полноте, Алексей Сергеевич, куда мне до этих святых людей! — пытался остановить его Небольсин.

— Они не святые, они чистые, — взволнованно продолжал Булакович. — У меня была мать, теперь ее нет; нет и не было у меня брата или сестры. Я совершенно одинок, и, если б не вы, я б… — он замолчал, подумал и тихо признался: — Я не жил бы… не дорожил жизнью… Зачем мне она?

Небольсин обнял его.

— Остались один вы, Александр Николаевич. Я вижу в вас друга, брата, единомышленника, и это придает мне силы. Прошу вас, берегите себя. Смешно говорить это боевому офицеру, идущему на войну, но просить вас беречь себя буду.

— Дорогой мой, спасибо за приязнь, за братскую тревогу обо мне. Будем оба беречь себя.

— Будем! — коротко сказал Булакович.

— Как вы думаете, погибнет имам и его газават в этом походе?

— Наши силы огромны. Тремя-четырьмя колоннами мы идем. В истории и в жизни людей ничего не случается вдруг и внезапно. Существуют исторические законы, по которым из толпы всегда в нужную минуту выдвигается человек, объединяющий отдельные, разрозненные, порою даже запутанные идеи в одно целое. Особенно это относится к религиозным войнам. В случае гибели имама все повторится сначала.

Утром в Грозную пришла оказия.

Из Петербурга от Ольги и Надин было письмо, в котором кузины писали ему о разных столичных новостях, заканчивалось оно следующей фразой:

«Весной будущего года Модест и мы, по советам врачей, едем на два месяца на Кислые Воды. С нами приедет и Евдоксия Чегодаева, с которой, после смерти ее мужа, мы сдружились еще больше. Прими от всех общий поклон».

Небольсин улыбнулся.

«Отвечу, когда вернусь из Гимр», — подумал он, и, положив письмо в ящик стола, запер его на ключ.

В десятых числах сентября по приказу барона Розена почти три четверти действующего корпуса тремя колоннами двинулись в горы. Кавалерия Аргутинского-Долгорукова и пехотные части егерей остались в Левашах. Отряды аварской ханши без боя заняли дороги на Гимры, и казаки Кизлярского полка поднялись на Ханусский перевал.

Без сопротивления вся кумыкская низменность и предгорья Аварии и Чечни оказались в руках русских.

Мехтулинское общество признало власть русского царя. Даргинцы и лаки присоединились к ним. Владетель Кази-Кумуха Аслан-хан и таркинский шамхал продвинули свои войска в глубь горного Дагестана.

Все, кому надоела война и кто разуверился в победе имама, тайно и явно отходили от него.

Генерал от инфантерии барон Розен во главе большого шеститысячного отряда направился в Темир-Хан-Шуру; Клюге фон Клюгенау пошел по Малой Чечне, держа направление на Акуши и Гимры; Вельяминов, которому было поручено общее командование походом на Гимры, во главе центральной четырехтысячной колонны двинулся из Грозной в Дагестан. Конница Аслан-хана, татарская милиция и грузинские сотни, соединившись с кавалерией ханши, тесня малочисленные группы мюридов, шли на Гимры.

Розен остался для общего руководства в Темир-Хан-Шуре. Русские не спеша, медленно, осмотрительно двигались вперед, почти без сопротивления занимая встречные аулы.