Букан

Ну знаем, так знаем. Ребята вернулись, посмеялись мы все вместе над Буканом, и опять за книжку засели. И так зачитались мы Томом Сойером, что не заметили, как и ужин подошел. А про Букана и забыли совсем.

Сели мы ужинать, а Любовь Николаевна спрашивает:

— А что же Буканова не видно, ребята? Тут мы и вспомнили все сразу, Наташа Байкова охнула и покраснела вся. А Горохов как поглядит на нее — Наташа так и поперхнулась.

— А он удилище вырезать пошел, — говорит Горохов, — вы не беспокойтесь, Любовь Николаевна, он сейчас придет.

— Это что же за беспорядки такие? — говорит Любовь Николаевна. — Ужинать — так — всем ужинать, не могу же я вас поодиночке кормить.

Вот сидим мы, ужинаем. А в столовой у нас светло, окошки открыты, и по стене зайчики бегают солнечные. Солнышко уже садиться стало.

И вдруг мы подскочили, словно по команде. На улице кто-то крикнул раз, другой, потом вдруг — глухо, протяжно, и опять все смолкло.

— Букан… — сказал я не своим голосом. И тут уж мы все — без шапок, в чем были — бросились в дверь.

— Стойте, куда вы? — кричит Любовь Николаевна.

А мы — через порог, через классы, на веранду, по крыльцу и туда, в кусты — бежим, торопимся, а сердце так и замирает.

— Неужели упал, неужели упал, неужели…

И вдруг остановились мы, как вляпанные. Около самого обрыва лежала на боку кровать — одна без матраца. Букана не было.

— Так и есть, — кричу я, — слетел! Ах вы, черти, — убили человека! Скорее вниз!

А вправо дорога идет вниз, к речке, — пологая.

Мы — туда! Видим лежит в траве серая кучка, неподвижная совсем, словно неживая.

Подскочил я, рванул за одеяло, затрещали нитки, и к моим ногам вывалился наш Букан — неподвижный такой, на лице ни кровинки, и глаза закрыты.

У нас и ноги подкосились. Поняли мы, что наделали, да уже поздно.

Что было дальше — помню плохо. Завертелось у меня в глазах что-то, искры полетели во все стороны, сел я на траву и сижу, как дурак. И как сквозь сон помню: прибежали Андрей Иваныч, Ольга Михайловна, Евдоким-сторож и еще кто-то, взвалили Букана на матрац и понесли домой.

Я так и остался внизу.

III

Лето было в полном разгаре. Погода стояла жаркая и солнечная. Речка, нагретая солнцем и теплым воздухом, сделалась нашей любимицей. Целые вечера проводили мы на ее берегу — удили, купались, снова удили и опять купались, — и так без конца. Но что-то словно оборвалось в нашей веселой жизни, все мы еще помнили случай с Буканом и, хотя не сознавались друг другу, но чувствовали себя неладно.

Медленно поправлялся Букан. Долго лежал он в кровати — неподвижный и бледный, и его вывихнутая нога была плотно зашита в твердые лубки. Мы, как потерянные, ходили вокруг да около и не смотрели друг другу в глаза. Каждый из нас старался чем-нибудь Букана развеселить. Лёшка подарил ему самую лучшую свою удочку, и когда Букан, наконец, поправился, мы с Лёшкой первые три дня водили его под руки гулять. Но Букан был какой-то задумчивый и хмурый. Нас он не избегал, но было видно, что дружить с нами он, как будто, еще боится.

Вот собрались мы однажды купаться — всей компанией. Мы с Лёшкой Коршуновым были лучшие пловцы. Сплавали мы с ним до мельницы, оделись и сидим на песке. А остальные ребята около берега плещутся — плавать, не умеют. А плавать им страсть как охота научиться. Вот они и придумали — с досками плавать. Притащили себе досок от старых половиц — коротенькие такие, толстые. Держатся ребята одной рукой за доску и плывут. Доска их и поддерживает на воде.

Солнышко уже закатываться стало, в воздухе потянуло холодком, ребята посинели все, а из воды не лезут.

— Ну, вылезай, ребята, — кричит Лёшка, — айда домой! Тоже хоть бы плавать умели, а то барахтаются, словно лягушки, а самой тине!

— Сам ты лягушка, — говорит Горохов, мы еще посмотрим, кто из нас. лучше плавает — ты или я?

— Эх ты, мокроносый, — засмеялся Лёшка, — да тебе и речки-то не переплыть!

А Горохов — раз! — и поплыл. Глядим — на самом деле парень реку переплывать, собрался. То, бывало, у самого берега плещется, а тут — на тебе! — откуда и смелость взялась? Вот уж до середины доплыл, отфыркивается и дальше плывет.

— Устанет, — говорю я, — очень торопится руками махать. Так всю силу сразу истратит.

Однако — ничего, добрался Горохов до того берега, встал в воде на камень, отдышался немного и кричит:

— Ну что — не доплыл?

— Ну, вали, обратно плыви! — кричит Лёшка.

Горохов — бух в воду и обратно плывет! Но тут-то он и сдрейфил. Ему бы отдохнуть надо было на том берегу, а его задор взял назад плыть без отдышки. Только стал он до середины добираться, видим — побелел весь и захлебываться начал.

— Ой, — кричит, — тону, ой тону, братцы, тону…

Растерялись мы.

— Скорей раздевайся! — кричит Лёшка и штаны расстегивает.

Хотел я рубаху стащить, а пальцы не слушаются — никак с пуговицами не совладать.

И вдруг вижу — Букан! Схватился за свою дощечку и плывет к Горохову понемножку.

— Букан, — кричу я, — с ума ты сошел, ведь ты же плавать ни черта не умеешь, плыви назад!