Букашко

Мои отношения с Нилом развивались достаточно быстро и именно так, как этого бы мне хотелось. Мы оба нуждались в свободном обсуждении интересующих нас тем, в свободной критике взглядов собеседника и оттачивании своего умения убедительно формулировать свои доводы. Как без этого можно заниматься научной работой — не представляю! Иногда, на секунду, мне приходило в голову, что наши взаимоотношения вполне можно рассматривать, как тайное общество, подпольный дискуссионный клуб, но я успокаивал себя, абсолютной нашей аполитичностью. Наша деятельность ни в коей мере не была антисоветской, поскольку нас интересовал Мир в целом, а не государственное устройство его части. Но может, это и есть антисоветчина? Успокоил я себя простым доводом — если заинтересованным лицам это понадобится, антисоветчиной будет признана даже моя манера сморкаться, а уж наличие собственных взглядов, какими бы невинными они не представлялись на первый взгляд, без сомнения является государственным преступлением. С этим не поспоришь.

Нил был года на три меня младше, но по своему отношению к познанию мира напоминал меня чрезвычайно — такой же страстный исследователь, как и я сам. Но если меня больше всего интересовали дикие муравьи, он посвящал свои свободные часы разрешению проблемы существования Вселенной. Оказывается, есть и такое направление в познании Мира.

Интересно, как дикие муравьи представляют себе Вселенную?

Наши разговоры с Нилом, которые мы часами вели всякий раз, когда он являлся доложить мне о контактах с посетителями "комнаты свиданий", касались в основном общих принципов научной и исследовательской работы. Это были крайне увлекательные и поучительные обсуждения. По крайней мере, я, благодаря нашим беседам, во многом изменил методику своих исследований диких муравьев.

О его работе болваном обычно упоминали вскользь. Правда, были и забавные случаи, о которых Нил докладывал мне подробно.

Однажды его навестил Максим Горький. Он разрабатывал новые методы отлова и перевоспитания граждан, недовольных порядками, исторически сложившимися в Союзе ССР.

— Больше всего меня поразило как раз то, что Горький по-настоящему потрясен тем, что таковые люди есть, — растерянно сказал Нил. — Он разъяснял мне свой проект около сорока минут, и все это время с его лица не сходило выражение крайнего удивления. Самое интересное, что Алексей Максимович уже обращался со своими идеями к Сталину, но тот к перевоспитанию относится как к забаве. Он любит повторять: "Нет человека, нет проблемы". Вот Горький и обратился как бы к вам, чтобы таким образом протолкнуть свой проект.

— Пусть работает…, — пошутил я. — А у нас с тобой есть дела важнее. Как ты относишься к идеям Федорова о воскрешении отцов?

— Это дело далекого будущего.

— А если попробовать это время приблизить?

— Как это?

— Мне поручено заняться воскрешением, скажем, Иванова Ивана Ивановича. А без твоей помощи мне, пожалуй, не справиться. Поможешь?

— Вам? Лично вам — помогу.

— Хорошо, обдумай все как следует. Жду тебя с предложениями.

* * *

Обычно я появляюсь в своем кабинете в начале десятого. Достаю из специальной колбы ключ, вскрываю опечатанную дверь и только после этого попадаю в помещение, за которое несу персональную ответственность. Ну, там, пожарная безопасность, правильное хранение секретных документов, не предоставление убежища шпионам и диверсантам и прочее…

На этот раз все получилось совсем не так. Охранник посмотрел сквозь меня, словно я был прозрачен и потому крайне неинтересен, и сказал:

— Ваши ключи получены, кабинет вскрыт…

— Что?!

— Не волнуйтесь так, инструкции не нарушены. Правила выполнены.

— Кто получил ключи?

— Не могу знать.

— Что?!

— Не имею права сообщать.

Пришлось отправиться к себе в кабинет, чтобы получить ответы на свои вопросы непосредственно на месте. Что-то частенько в последнее время я стал пугаться. ОГПУ? За мной уже пришли?

Я почти бесшумно проскользнул в приоткрытую дверь. Было темно — свет не включен, окна зашторены. На миг мне показалось, что на моем рабочем месте устроена засада и сейчас раздастся улюлюканье, и из-под стола вылезут полдюжины молодцов и, ломая мебель, набросятся на меня, завернут руки за спину и набросят на голову мешок.

Но мое появление не нарушило спокойствие и тишину.

Я застыл в ожидании и дождался — раздался могучий храп. Кто-то сладко спал за моим рабочим столом.

Пришлось зажечь свет. Передо мной появилась картина достойная истинных любителей натюрмортов — бумаги, бумаги, бумаги и голова причмокивающего во сне товарища А…

— Боже мой, — вырвалось у меня. — Что вы здесь делаете?

Товарищ А. приподнял тяжелую ото сна голову и уставился на меня, изо всех сил стараясь стряхнуть оцепенение, неизбежное при насильственном пресечении сна. Он был абсолютно трезв.

— Григорий? Я к тебе первый очередь занял. Не мог дождаться утра. Проснулся в четыре утра — и сюда.

— А в чем дело?

— По нашему заданию пришла директива. Хозяин утвердил проект Аксенова. Придется послать в Берлин нашего гонца за кусками мозга.

— Надо послать Нила. Он справится.

— Кто такой Нил?

— Это мой болван.