Букашко

Лично меня подобный стиль работы непосредственного начальника не устраивал. Я не мог отмахнуться от просьбы товарища А. сообщать ему о ходе исследовательских работ в Институте. По столам сотрудников мне шарить не хотелось, и я рассчитывал, что рассказов о беседах с начальником будет вполне достаточно для составления донесений. А вот и не вышло.

*

Довольно быстро создалось впечатление, что я в этом Институте никому не нужен. Побеспокоили меня только один раз. Пришел Михаил и притащил бюстик Бетховена.

— Зачем это? — спросил я.

— Понимаете, Григорий Леонтьевич, вам по должности положено иметь на столе бюстик крупного ученого древности. Как бы, вы должны его дело продолжать…

— Ну и причем здесь Бетховен?

Михаил удивился.

— Почему Бетховен, какой Бетховен? Вы ошибаетесь, присмотритесь внимательнее.

Я взял бюстик в руки, повертел его и к своему глубокому потрясению обнаружил, что фабричная надпись «Бетховен» зачеркнута с помощью гвоздя. Рядом, тем же самым гвоздем, было нацарапано: "И. Ньютон. Верить исправленному".

— Боже мой! — вырвалось у меня. — Что это?

— Ньютон. Исаак, — пояснил Михаил. — Согласно надписи.

— Но это же не…

— У нас, если написано: «Ньютон», значит, это Ньютон. Кто же знал, что вы лично встречались с Бетховеном и теперь способны узнать его в лицо? Много ли таких людей найдется в нашем Институте? Не следует так расстраиваться, Григорий Леонтьевич. Ваши посетители, если уж захотят узнать, чей бюст вы держите на своем столе, обязательно прочитают надпись.

*

С мистическим материалом у меня возникли проблемы. Мне не удавалось заставить себя с серьезным лицом рассуждать о биоэнергии и гипотетических обитателях астрала. Я чувствовал, что для того, чтобы ближе к сердцу принимать этот бред, мне не хватает регулярных встреч с обитателями Кремля и его окрестностей. Только эти люди могли вселить в меня способность извергать из своих уст бессмысленные словосочетания, не покатываясь при этом со смеху.

Пришлось пожаловаться товарищу А… Я воспользовался оставленным мне номером телефона для экстренной связи. Как оказалось, желающих потрепаться со мной в рабочее время за последний месяц меньше не стало. Посетителей ко мне не допускали по одной причине: товарищ А. боялся, что они помешают мне сосредоточиваться на решении поставленной задачи, уж очень важное дело я взвалил на свои плечи.

— Но я не могу без живого общения! — ныл я.

— Докажи! — внезапно заинтересовался моими проблемами товарищ А.

— Приведу аналогию, — я еще не забыл, что с товарищем А. следует вести беседу как с буддистским монахом, то есть выражать свои мысли и желания с помощью притч и иносказаний, почему-то так до него доходит лучше. — Так вот, товарищ А., представьте себе медицинского работника, который должен вылечить ответственного работника ЦК, но не имеет ни малейшего представления не только о заболевании, поразившего больного, но даже и о симптомах оного. Как прикажите ему справиться с порученным заданием?

— Качественно и в срок!

Я на секунду растерялся. Нельзя не отметить, что комментарии товарища А. порою бывают на удивление удачными. В свое время я любил блеснуть цитатами из товарища А. перед не привычными к подобному сленгу профессорами из Университета.

— Это, конечно, — опять поймав нить рассуждений, продолжил я. — Но какое лекарство следует прописать пациенту? На какие симптомы ориентироваться?

— К чему ты клонишь, Григорий?

— Как я могу разработать средство для достижения бессмертия ответственных работников, не общаясь с ними?

— Понял. Разумно. С этим не будет проблем. Кстати, ты оказываешь мне своим предложением огромную услугу. Знаешь ли ты, Григорий, как много желающих записывается у меня в очередь, чтобы поговорить с тобой?

— Нет.

— И не сосчитать!

Я еще долго сидел, держа в руке телефонную трубку и вслушиваясь в короткие гудки, и пытался понять, правильно ли я поступил, опять связываясь с этими людьми? Конечно, я подвергаю себя опасности. Кто знает, что придет им в голову? Но, с другой стороны, беседы с кремлевскими завсегдатаями значительно облегчат мои усилия по созданию видимости бурной работы. Мне достаточно будет всего лишь записывать наиболее изощренные изречения заинтересованных лиц, чтобы прослыть блестящим и незаменимым специалистом. Ничто так не привлекает к исследователю, как скрупулезный учет им чаяний и пожеланий высокопоставленных клиентов.

И еще. Может быть самое главное. Я настолько привык к своеобразной атмосфере кремлевских коридоров, где моя склонность к иронии получала полнейшее удовлетворение, что, оказавшись без этой подпитки, я стал чахнуть. Как марафетчик без марафета. Что там ни говори, а привычка к ежечасному зубоскальству в чем-то сродни наркотику.

*