Букет белых роз (СИ)

И вот, в один из первых осенних, ещё не окутанных теплыми красками и влажным холодом, будней, среди тихого шелеста зелёной листвы и трепетного покачивания вытянувшихся за лето травинок, под вуалью, отбрасываемой тени ветками, счастливая девушка наконец познакомила своего младенца с тутошней природой, пела под музыку ветра.

У сияющей от счастья Шарли появился голубоглазый мальчик, названный в честь его работящего и добродушного отца — Фрэнс.

Вся деревня знала эту крепкую и дружную, недавно сформировавшуюся семью, что трудилась на своё и чужое благо. Глава, Фрэнс-старший, был обыкновенным пастухом, который от рассвета до заката держал под надзором жующих траву коров и играл на всегда имеющейся при себе деревянной самодельной флейте. Шарли была местной портнихой, и, ловко орудуя ниткой и иголкой, с любовью шила себе и другим простые, но всегда нужные одежды.

А вот Фрэнс-младший отличился ото всех любящих поиграть во дворе детей. Причина одна — безумная любовь к театру. Талант проснулся во Фрэнсе ещё с ранних лет, когда его в первый и последний раз родители отвели на премьеру спектакля, где на главную роль был выбран сам Дэвид Гаррик*.

Фрэнс тогда безоговорочно решил, сжав маленькие ладошки, — он станет известным актером.

Мальчишка, забавляющий деревенских друзей своими усиленными стараниями спародировать в точности какого-нибудь шекспировского персонажа или с интонацией процитировать одну из ярких фраз, всем видом показывал, что страстно душой полюбил театр благодаря великому Дэвиду.

Но по словам каркающих, будто вороны, завистников и сплетников, это был его финальный выход на сцену. Слова их были, как наведенная порча. 20 января 1779 года Гаррика на шестьдесят первом году жизни больше не стало. Пасмурный Лондон проводил его в последний путь.

Не только великий драматург покинул белый свет - тому траурному времени белые полоски окрасились в чёрный. В роковую ночь Френс-старший и его возлюбленная отправились на поиски пропавшей коровы, и только спустя два дня, охотящийся за лесными зверями дядюшка Вилли обнаружил два загрызенных и залитых кровью трупа.

Осиротевший в неполных десять лет, Фрэнс, вскоре выращенный в семейке охотника, до сих пор, несмотря на рок судьбы, был полон желания пробиться в актёры.

“Главное — не потерять себя. Я знаю, мне больно. Но плакать постоянно нельзя. Я пойду к своей цели сквозь любые преграды! Потому что в моей жизни появился смысл — приносить радость другим. Если счастье у меня отобрали, то я буду дарить тепло и незабываемые эмоции всем людям. Родители все равно рядом со мной, навсегда в моём сердце…”

Завернув в котомку хлеб и хранившиеся в шкатулке двадцать монет, юный и отважный Фрэнс держал свой путь прямиком в Лондон, несмотря на столь малые года. Уж лучше уйти из этой дурацкой деревни, нежели каждый день видеть жестокого дядюшку Вилли, зверски кромсающего ножом пойманную на охоте дичь.

Всего пройдя два километра, Фрэнс понял, что ему улыбнулась удача: худой старичок в соломенной дырявой шляпе, который собирался в столицу, предложил целеустремленному мальчишке проехать с ним в повозке, если только у того в наличии будут лишние деньги.

Миновала неделя. Попрощавшись и расплатившись последними средствами, Фрэнс высадился около «мечты своей жизни». У порога театра весь извазюканный в засохших пятнах грязи мальчишка был в предвкушении исполнения своей заветной цели. Только двери в прекрасное здание во всех смысла этого слова были закрыты него.

Фрэнс, жгуче униженный, много раз прибегал к альтернативным способам попасть внутрь сокровищницы сценической культуры, и всегда, будучи найденным где-то на балконе между рядами, выпроваживался за воротник истерханной рубахи и, когда его выталкивали, плюхался под смех жестоких горожан на вымощенные камнем дороги, давясь горькими слезами.

Каждый помнил о Дэвиде Гаррике.

***

В своих тайно отправляемых сестре письмах мистер Генрих Бронте, знающий неповторимого Гаррика как своего давнего друга и актёра, писал, как тот при жизни умело руководил театром на протяжении нескольких лет; и как блистательно мужчина играл на сцене перед тысячами, каждый раз меняющимися, как в калейдоскопе, ценителями драматических и комических пьес; как слепо преклонялся творчеству Шекспира, в прямом смысле боготворя этого удивительного писателя; и как чудесно открыл зрителям всю прелесть театрального искусства через тонко исполненные роли.

Об этих письмах не знал никто, даже сама супруга

Мистер Бронте, закончив излагать свои мысли и окунув перо в чернильницу, любопытно посмотрел в окно: карета уже на месте.

Ну что ж, пора в путь!

***

Девочка, облаченная в белое платье, наконец увидела окружающую ее красоту, стоило только переступить порог, разделяющий невидимой стеной душный от жары день и прохладный коридор. Он вел к самому сердцу театра — сцене, а так же к лёгким, без которых храму сценического искусства невозможно сделать и вдоха, — зрительские места.

Актёр без публики, как часы без стрелок.