Букет белых роз (СИ)

Когда он тоже обнял меня, радость растеклась рекой, наполнила теплом, согрела. Прижимаясь в его мокрой куртке, было безразлично теперь все — мне так не хватало его…

— Господи, живая… — Отец задышал на мое лицо охлаждающим ментолом, а я, разгибая голову, падала в его темно-медную пропасть заботливых, нежных глаз. — Солнышко мое… родная… — прошептал он в улыбке и крепче, одновременно со мной, сжал в своих руках.

***

Мы не виделись не так долго, но я сильно скучала по отцу. Мне казалось, что прошло не три месяца, а больше. За такой срок отец изменился — теперь, в связи с его ухудшенным зрением, он начал носить очки. Он заметно похудел, как от болезни, стал таким же, а пара стекол только приукрасила его внешность.

Но возраст родителя, почти дошедший до рубежа пятидесяти, указывали едва видные сероватые виски, оттеняющие темные волосы с седым прочерком, и неглубокие морщины, что пролегли от крыльев носа к уголкам губ. Но только душа оставалось юной и тянущейся к радости, несмотря на с годами привитую серьезность и предприимчивость.

— Господи, промерзла вся, родная… — Он подошел сзади, кротко сжимая за плечи, и поцеловал меня в висок, когда я с грустью в глазах помешивала чай в стакане.

Изнеженный такой неожиданной встречей, отец меня ни грамма не смутил. Немного беспокоила проступающая, неестественная бледнота его лица.

Себастьян поймал на себе наши взгляды, когда сказал:

— Я принесу вам плед, — после чего оставил нас одних.

Тяжесть вернулась ко мне. Мои согретые руки, скрепленные в замке, застывши, лежали на поверхности стола, рядом с поставленным чаем и тарелкой конфет.

Я задумалась, наблюдая за тем, как отец возится со своими вещами.

Окно, выходящее на ночной город, заштриховалось каплями дождя, который стучал снаружи по белому подоконнику. На стуле лежала до сих пор высыхающая куртка и обувь под сиденьем.

— У тебя репортаж? — Вытирая ладонью влажный лоб, я окинула взглядом сумку, стоящую около порога кухни-столовой.

Отец принес ноутбук и опустил его на стол, примостился сам, открывая ладонью экран.

— Очередная командировка, ты же знаешь. — Голос выдавал усталость. — Я позвонил своему оператору, он ждет меня завтра, а сейчас отдыхает в гостинице. — Когда монитор засветился, родитель оторвал свое внимание от ноутбука, посмотрел на меня. Темные волосы падали на лоб, а карие глаза улыбались сквозь завесу этих прядей, в слабом блеске очков. — Ну как ты, милая?

— Как на иголках, папа… — Иногда я сравнивала себя с уцелевшей на минном поле, спасенной, но все такой же сбитой душою в кровь. — Сколько боли получила за это время…

— Что случилось? — Отец доныне смотрел на меня. — Тебя не приняли родственники Макса?

— Приняли, — с выдохом сразу ответила я, подыскивая новые лживые слова.

Тогда отец позволил себе перевести внимание на свою работу. Его пальцы шустро забегали по щелкающей клавиатуре. Я знаю эту скорость его рук с самого детства, занятость.

Кипучая энергия Владимира сравнится только с мощностью робота. Он всегда был трудолюбивым, им и останется.

— Как там Владик? — попутно спросил он, когда набирал текст. — Ты хоть сфотографировала его?

Отец сидел прямо напротив меня. Его лицо залил белый свет монитора.

— Владик… тоже хорошо. — Мысли заблуждали по выбору очередного обмана. — Я не успела, потому что перебралась сюда…

— Решила жить в Лондоне, значит… — по губам родителя скользнула улыбка. — А как же мечта, квартира в Токио?

— Все будет, обязательно, пап, но только позже… Сейчас у меня не очень легкие времена.

С умыслом, я рыла эти окопы от правды, чтобы отец не узнал, с чем и кем я связана на самом деле.

— Но тебе не понять, — вырвалось из меня, от чего отец удивленно взглянул на меня. — Пожалуйста, не спрашивай меня об этом. — Я отвела взгляд. — Мне очень больно…

Я чувствовала на себе серьезный взгляд отца. Помолчав, он сказал потом:

— Если тебе тяжело говорить об этом, я не настаиваю. Но я твой отец. Пусть ты уже выросла, я все равно беспокоюсь за тебя. Для меня ты всегда будешь маленькой девочкой…

Было все ясно, как на ладони — я не лишена самого главного. Не лишена семьи, пусть и расколотой надвое. Счастлива, что у меня есть часть.

Целого не нужно — не все может быть по справедливости.

Есть часть — и это для меня всё.

— Я принес вам плед, — тут же донеслось до нас, когда Себастьян раздвинул локтем занавески и прошел сквозь дверной проем. — Госпожа, согревайтесь, — его руки положили на мои плечи бархатную материю, помогли расслабиться, отпустить тяжесть. Демон наклонился к моему уху, выдыхая шепотом: — Скажите, если что-то еще будет надо…

Не оборачиваясь, я кивнула ему. Отец со странным изумлением смотрел на нас, кашлянул, продолжив стучать пальцами по клавишам.

Когда Себастьян отошел в сторону, я спросила, пододвигая к себе недопитый чай:

— А о чем репортаж, пап?

— Как обычно: про политиков и прочее… — глядя на светящийся экран, ответил он. — Про митинги всякие…

В его очках отражалось то, как он открывает новое окно браузера, и текст с фотографиями ползет снизу вверх.

— Что читаешь?

— Да так… ни о чем.