Немного помедлив, Сибил открыла футляр. Неясно, почему, но сердце её учащённо забилось в груди, стоило ей лишь прикоснуться к прохладной коже. Когда она заглянула вовнутрь, сердце её на миг замерло: на белоснежной бархатной подкладке сверкала и переливалась всеми отблесками радуги великолепная небольшая тиара. Она услышала, как рядом с ней тихо и как-то сдавленно охнул Том, кажется, он даже вздрогнул при виде украшения. Она почти чувствовала все безрадостные мысли, населившие в этот миг его разум, и, возможно, ей стоило бы повернуться к нему, успокоить его взглядом, улыбкой, но Сибил не могла отвести глаз от россыпи камней. Как любая девушка, она любила украшения, однако их отсутствие не слишком беспокоило её в Дублине, не заставляло мечтать о драгоценных камнях или стремиться к ним. Но при виде этой тиары она не могла остаться равнодушной; в ней для Сибил была какая-то особая магия, недоступная ни Тому, ни её сёстрам, которые видели в ней лишь драгоценность, россыпь бриллиантов, сколько-то фунтов. Открыв футляр, она почувствовала ласковое прикосновение матери, тепло Даунтона, беззаботность своей юности – для Сибил Кроули в этой тиаре был дом.
Конечно, надеть такое великолепие с её выходным светлым костюмом, в котором она собиралась идти к алтарю, было невозможно, просто кощунственно. Нахмурившись, пересилив себя, Сибил захлопнула футляр и протянула его Мери.
- Ты права: для него нужно платье. Атлас, быть может, шёлк или бархат. Но у меня его не будет, так что… - в её голосе не было и тени сожаления.
Её сестра осталась недвижимой.
- Я не возьму. Это твоё. И ещё вот… - снова порывшись в саквояже, она вложила в руку Сибил конверт.
Единственное, что было написано на конверте – её имя. Написано рукой матери. Передав футляр в руки ошеломлённому Тому, девушка дрожащими пальцами разорвала плотную бумагу.
Милая моя Сибил!
В свете известных нам обеим обстоятельств твоей свадьбы, о которых я не хочу говорить сейчас, я не могу в эти волнительные дни быть рядом с тобой. Но ничто на свете не может помешать матери благословить и одарить дочь перед тем, как она пойдёт к алтарю.
Когда у нас с твоим отцом родилась Мери, твоя бабушка передала нам самую великолепную и самую драгоценную тиару из коллекции своих украшений; эта тиара много лет передавалась в нашей семье из поколения в поколение. Следуя собственной прихоти, она решила прервать эту традицию и велела нам разделить эту тиару на всех дочерей, которые когда-либо у нас родятся, с тем, чтобы изготовить для каждой из них тиару на свадьбу. Она сказала тогда, что желает, чтобы вместе с бездушными камнями в чужих семьях и городах нашим дочерям передалась частица семьи Кроули.
Тиара, которую ты держишь в руках сейчас – твоя. Из всех моих детей ты, вероятно, меньше всех желаешь драгоценноых безделушек, о чём слишком красноречиво свидетельствует твой выбор спутника жизни. Однако я не собираюсь сейчас перечить тебе или уговаривать тебя переменить своё решение, которое, признаться, ранило и меня, и лорда Грэнтэма, твоего отца, тем, что отдалило тебя от нас на расстояние большее, чем от Даунтона до Дублина. Однако эта тиара и это письмо – моё благословение тебе и Тому, знак того, что ты всегда будешь частицей нашей семьи, для тебя всегда будет место в наших сердцах и нашем доме. Что бы ни случилось.
Не передать словами, как я люблю тебя, как хочу, чтобы ты была счастлива. Уверена, что у меня ещё будет возможность сказать тебе об этом делом, своим прикосновением, объятием. Однажды.
***
Открыв глаза, Сибил увидела над собой роскошный расшитый полог и не сразу поняла, где находится – слишком непривычной теперь для неё стала подобная роскошь. Это была идея Мери, неожиданно поддержанная матерью Тома: на последнюю ночь девичьей жизни забрать её из дома жениха в отель, в котором разместились её сёстры. Мери и Эдит настаивали на том, что видеться с женихом в вечер, ночь и утро перед свадьбой – дурная примета; миссис Бренсон горячо поддержала их, страшась, кажется, того, что сёстры Сибил останутся в её маленьком домике. Это было физически невозможно, но дело было не только в этом: с первого взгляда Молли Бренсон невзлюбила Мери, и та отвечала ей абсолютной взаимностью. Эдит, казалось, осталась незамеченной хозяйкой дома, но лишь в первые пять минут, теряясь на фоне надменной старшей сестры, а стоило той произнести одно слово в попытке разрядить обстановку, как миссис Бренсон перенесла свою неприязнь и на среднюю леди Кроули. Опасаясь взрыва, гостьи засобирались в отель, в котором сняли номер заблаговременно. Похоже, мысль о том, что сёстры Сибил даже не думали оставаться под крышей будущих родственников, оскорбила гордую мать Тома и окончательно испортила её впечатление о сёстрах. В последний миг Мери решила прихватить и Сибил. Том не возражал – похоже, ему требовался отдых после столь бурных знакомств, и Сибил без сожаления оставила его утихомиривать миссис Бренсон.