Букет из Оперного театра

Шустрый уличный мальчишка выскользнул буквально из-под ног, на ходу подхватив мелкую монету, брошенную актрисой. И так же быстро, как появился, растворился в лабиринте городских улиц, свистом подзывая своих.

— Вы должны быть осторожнее, — мягко пожурил ее Харитонов, — в следующий раз это может быть ваш ридикюль. В смысле — уплывет вместе с монетой. Исчезнет.

— О чем вы говорите, — Вера Холодная пожала плечами, — это всего лишь ребенок. Несчастный маленький ребенок, обездоленный этой ужасной войной.

— Он уже не ребенок, мадам, — Харитонов пытался говорить убедительно, — именно такие составляют потом костяк уличных банд. Воровство у него в крови. Он вырос на улице. Очень скоро станет взрослым бандитом. Грозой ночных улиц.

— Никто не рождается бандитом, — в глазах актрисы блеснула печаль, — он не виноват, что так жестоко с ним поступила жизнь.

— Скажете то же самое потом, когда он вас ограбит.

— Пускай. Мне не жаль. Может, это будет для него единственный способ купить хлеба…

Харитонов искоса взглянул на столичную знаменитость, совсем не похожую на избалованных звезд. В ее глазах была глубокая печаль, совсем не свойственная известной всем кинодиве, и в очередной раз Харитонов подумал о том, что реальность не всегда совпадает с образом с киноэкрана. Женщина, стоящая рядом с ним, была доброй, понимающей, удивительно милой, и глубокая человечность в ее лице в тот момент, когда она смотрела на уличного мальчишку, не была поддельной. Она умела сочувствовать всем сердцем. А раз так, ее сердце было хрупким. С таким очень сложно жить.

В этой женщине не было ничего рокового, несмотря на оглушительно громкую славу. Она была настоящей звездой, но как же не похожей на прочих претенциозных актрис! Так, видя, как она смотрит на уличного мальчишку в светлых сумерках уходящего летнего дня, Харитонов вдруг понял одну простую вещь: слава была вызвана ее искренностью, той искренностью чувств, которую полюбили все зрители. Все в ней было настоящим, не поддельным, и ее глубокие чувства выделялись на фоне прочих киноподделок так, как настоящий алмаз выделяется на фоне дешевых поддельных камней.

Задумавшись об этой причине ее славы, Харитонов залюбовался тонким профилем актрисы и печалью в ее глазах.

— Я хотела бы съехать отсюда, — вдруг сказала она, подняв глаза вверх и мрачно взглянув на красоты одесского отеля «Бристоль». — Мне не нравится здесь.

— Но это лучшая гостиница в Одессе! — удивился Харитонов. — Вас кто-то побеспокоил?

— Не о том речь! — Вера Холодная нахмурилась и опустила глаза, теперь глядя на гладкие булыжники мостовой. — Мне не по душе этот роскошный, претенциозный отель, мне не по душе люди, которые живут здесь… Я не привыкла быть грубой. Но иногда постояльцы отеля бывают очень навязчивы… Послушайте, мне было бы спокойней, если бы вы сумели найти для нас квартиру. Для работы над ролью в первую очередь требуется покой. Это возможно сделать?

— Ну конечно, я займусь этим сегодня же, — пробормотал Харитонов. — На самом деле я догадывался, что вам может быть некомфортно в отеле, — улыбнулся он через минуту. — Поэтому я уже нашел одну квартиру — в доме Попудова на Соборной площади, рядом с отелем. Квартира большая, просторная, комнаты с отдельными ходами, с каминами. Прекрасная мраморная ванна. И есть комната для прислуги. Если вам угодно взглянуть… — он запнулся.

— Конечно, и чем скорее, тем лучше! — воскликнула Вера. — О… — она вдруг нахмурилась, — я совсем забыла об этом приглашении сегодня вечером. На бал… Что ж, придется отложить до утра. Но утром мы посмотрим квартиру, и, если мне понравится, я хотела бы сразу переехать.

— Как вам будет угодно. Квартира пуста, — склонил голову Харитонов.

Разговаривая так, они вошли в вестибюль гостиницы, где на знаменитую актрису сразу же абсолютно неприлично уставились несколько постояльцев. Было похоже, что она — животное какого-то зверинца, не меньше, и Харитонов понял, почему Вера хочет уехать отсюда. Жить в центре всеобщего внимания, не имея ни малейшей секунды для личной свободы, было невыносимо.

В сверкающем бальном зале особняка Одесского литературно-артистического общества на Ланжероновской (в бывшем дворце князя Гагарина) находились все сливки общества. Благотворительный бал Городской управы был ежегодным. Там собирались пожертвования для приютских детей, и самые знатные и богатые семьи города считали делом чести получить пригласительный на бал.

Сверкание бриллиантов и парижских туалетов, изысканные закуски и дорогое шампанское — все это искрилось и переливалось под хрустальными люстрами отголоском той самой роскоши, которая одной ногой уже стояла в прошлом. И даже те, кто пытался веселиться вопреки всему, понимали, что бурное веселье очень скоро сменится настоящей агонией, как горячечным бредом смертельно больного, сметет жестокостью элегантную роскошь знаменитых одесских балов.