Букет красных роз

Борис Павлович не стал пить второй чашки кофе, быстро надел костюм, взял портфель и ушел из дома на пятнадцать минут раньше обычного. Остановившись у дверей, чтобы сгладить неприятный разговор, хотел сказать жене что-нибудь примиряющее, но она опередила его, спросила с тем же ехидством:

— Спешишь к кому-то?

Вместо ответа он хлопнул дверью.

Если бы жена не произнесла этой последней фразы, Борис Павлович поехал бы сразу в главк, а так, «спасибо, что подсказала», попросил Сережу завернуть по пути на Белорусский. Там купил букет тюльпанов. Высадив начальника главка, как всегда, у самого подъезда. Сережа поехал дальше в гараж и в боковое зеркальце непроизвольно заметил, что Борис Павлович вместо того, чтобы войти в подъезд, пошел почему-то назад. Затем две сотрудницы, спешившие на работу, видели, как начальник их главка подал руку выходившей из троллейбуса экономисту планового отдела Иванченко и вручил ей букет цветов.

Как и большинство замкнутых или, как теперь принято говорить, некоммуникабельных людей, был Борис Павлович по натуре пылок и сентиментален, а внешняя сухость, холодность его как раз и объяснялись тем, что стеснялся он этой пылкости и сентиментальности, потому и застегивал свои чувства на все пуговицы. Но, если, случается, выпадет на долю таких людей какой-нибудь жизненный удар немалой силы, будь то снятие с руководящего поста, крупный выигрыш по лотерее или, как в нашем случае, любовь, тогда подобно ореховой скорлупе раскалывается их внешняя оболочка, и является миру истинная сердцевина человека, и начинает он делать поступки, которые всем знающим его кажутся несообразными.

4

Наталья Алексеевна, когда после телефонной договоренности встретились вечером, однако уже не у подъезда, а у входа в метро, долго выговаривала ему за этот букет. Но в Бориса Павловича будто бес вселился.

— А пусть все видят, что я вас люблю! — с каким-то мальчишеским вызовом громко сказал он. — Я и не хочу скрывать. Хотите, я при всех вас расцелую. — И он чмокнул ее в щеку.

Наталья Алексеевна сделала вид, что рассердилась, тогда он пригрозил встать сейчас на колени, чтобы вымолить у нее прощение.

— Боже мой! — рассмеявшись, воскликнула она. — А всего пять дней назад я бы ни за что не поверила, Борис, что ты такой еще юноша.

— Правда? — уже серьезно, с надеждой спросил он.

— Правда, я не похож на старика?

— Какой ты старик?! — искренне улыбнулась она.

— Ты даже не юноша, ты просто мальчишка.

Наталья Алексеевна сразу же, с первого того вечера стала называть Бориса Павловича на «ты» и просто по имени. Он же продолжал говорить ей «вы». Потому, наверное, что, во-первых, боготворил ее, а при этом больше, конечно, подходит обращение «вы», а во-вторых, но в данном случае вряд ли это существенно, он вообще со всеми был на «вы», исключая разве жену, детей и двух приятелей, с которыми вместе начинал работать на заводе и которые объявлялись не чаще трех раз в пятилетку…

Потом они сидели в «Баку», и ее постоянно приглашали танцевать, а он не разрешал, но она все-таки пошла с каким-то молодым толстячком с пошлой физиономией, и когда пошлая физиономия снова пригласила ее, Борис Павлович устроил настоящую сцену ревности, и она поцеловала его и прошептала на ухо:

— Как приятно, что ты меня ревнуешь. Меня давно уже никто не ревновал.

Он рассказал про жену и после этого очень серьезно и торжественно сделал ей предложение, но просил отсрочки, пока все не определится. Это «определится» прозвучало как-то кощунственно, как будто он ждет смерти Ларисы, и Борис Павлович смутился. Но Наталья Алексеевна все перевела в игру, сказала, что он ее устраивает больше как воздыхатель, ему это очень идет, когда же он женится, то наверняка заставит ее штопать носки и готовить обед, а она терпеть не может ни того, ни другого. Он продолжал настаивать, что это очень серьезно, что без нее он теперь не мыслит дальнейшей своей жизни. И тогда она тоже серьезно сказала, что пока еще рано о чем-нибудь говорить, что у нее, между прочим, есть муж, и хотя уже три месяца, как она выгнала его, потому что снова стал выпивать, но развестись с ним ей будет непросто, так как Леонид очень любит отца. Поэтому она просит не афишировать их любовь, сдерживать себя: ни ей, ни ему совершенно ни к чему лишние пересуды.