-- Товарищи водители! -- строго прерывает старшая. -- Прек-ратите посторонние разговоры, мешаете работать!.. "Букет" вы-зывает свободные машины в районе Проспекта Мира, Шаболов-ки, Парка культуры... -- имитирует она диспетчерскую рутину.
-- Похоже, понял, -- облегченно вздыхает Данилов.
-- Но что один против двух!.. -- качает головой старшая.
-- Если не растеряется, сможет, -- уверен Кирпичов.
Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размыш-ления. И снова:
-- Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте "Букету"!
-- Слушаю.
-- Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.
-- Жалко мне этот заказ, "Букетик", да, видно, не судьба. Мимо меня сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.
Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!
-- Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девят-надцать-двадцать восемь, -- поспешно выкликает девушка.
-- Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.
-- Где вы находитесь?
-- В Сокольниках. Оленьи пруды.
Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:
-- Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на трассах, расходящихся от Оленьих прудов!
* * *
На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.
Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов, повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.
И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит...
* * *
Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам, не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться в доме исключительной популяр-ностью.
Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он, как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.
-- Вот так, -- говорит он за чаем у тетки. -- Не академик, не герой, не мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в конторе сидеть. Ящики сами не бегают.
У Надежды Ивановны голова кругом.
-- Как сейчас вижу тебя маленького... -- бормочет она. -- Закутан в три шарфа... носик красный...
-- Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?
-- Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня... так она гордилась, что ты вышел в люди!..
-- Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться чело-веком, да?
-- Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.
-- Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню: "Анна унд Марта баден", в смысле -- моются. То кинулись музыке учить, хоть мне медведь оба уха отдавил... Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома смылся, они принялись сочинять похвальбушки... Вот ты, тетя Надя, старуха трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного -- ты уважаешь?..