Букет незабудок

«Беженка с шестью детьми на вокзале» потомство не предъявила. Вместо них – помятые почему-то черно-белые фотки, на которых дети послевоенного образца, откуда и взяла такие? Сама вроде как молоденькая? Или они уже через время научились милостыню просить? Тогда ладно, подам попаданцам… Инвалид с аккордеоном, трое «афганцев» с гитарами и неизменно жалостливо-солдатскими песнями… А вот пьяница ищет на опохмелку – ну хоть один настоящий.

Электричка. Сапего с друзьями выходит в тамбур покурить. Ненавязчиво разговор переходит сначала на литературу вообще, затем на писателей-моряков и, наконец, концентрируется на творчестве писателя-мариниста Виктора Конецкого.

Бутылка портвейна уже сделала далеко не первый круг, когда в тамбуре невесть откуда нарисовался маленький человечек в болоньевом плаще и беретке.

Сапего рассеянно слушает приятелей, при этом, не отрываясь, разглядывает незнакомца, который и не думает уходить, а, наоборот, потихоньку приближается к компании, внимательно прислушиваясь к беседе. Михаил готов поклясться, что уже где-то видел этого мужика. Но где?!

Озарение приходит неожиданно захлестывая Сапего горячей волной.

– Вот он!!! – не кричит, а скорее изрыгает Михаил на весь тамбур. Интонация – нечто среднее между: «Рубай его, хлопчики!» и «Качай гения!». Еще не понимая, что происходит, компания поворачивается к вдруг съежившемуся и оттого ставшему еще меньше ростом Виктору Викторовичу. Но тут электричка останавливается, двери открываются. И испуганный Конецкий чуть ли не кубарем вылетает из вагона и, петляя как заяц, бежит по перрону, проклиная на чем свет стоит, нечаянную встречу с собственными поклонниками.

– Шел 1997 год, – рассказывает под стук колес Юрий Зверлин. – Режиссер Константин Селиверстов снимал фильм «Моцарт в Петербурге». Да уже, можно сказать, заканчивал. Сюжет: неожиданно в тогдашнем бандитском Петербурге появляется самый настоящий Моцарт.

Одну из сцен снимали возле ДК Крупской. После съемок возвращаемся вместе на метро. На Косте меховая шапка, дубленка, под мышкой огромная новенькая видеокамера в чехле на ремне болтается. В руках костыли. Там по сюжету кто-то на костылях преследует Моцарта.

Вошли в метро. Селиверстов вдруг скидывает шапку, встает на костыли и заводит: «Господа! Подайте бедному российскому кинорежиссеру на завершение фильма».

И что же? Подавали!

Сквозь туман
Звук электрички
И ее эхо.

В декабре 2011 года Михаилу Ахманову пришло письмо: «Уважаемый сэр. Я, американский писатель Роберт Силверберг, собираюсь в мае приехать в Россию смотреть Эрмитаж и хочу списаться с русским писателем, чтобы он помог мне приобрести мои книги, вышедшие на русском».

Три дня Михаил Сергеевич маялся. Знакомых много, пошутить всяк горазд, вполне могли разыграть перед Новым годом.

Думал-думал, да так ничего и не надумал. Решил ответить, а там будь, что будет. Поднимут на смех, посмеется со всеми. Не впервой.

Другое дело, что сам Ахманов по-аглицки разве что читает, а ни писать, ни толком фразы составить… Ну да, не в лесу живем. Попросил знакомую написать ответ. Отправил, а сам ходит и все в толк взять не может: если это реальный Силверберг, то, как он его, Ахманова, вычислил? Потом догадался. У него сайт на русском и на английском. Силверберг, понятное дело, искал через интернет, запрашивая по-английски, вот и набрел. Там же и адрес узнал.

Вскоре Силверберг прислал список книг, которые хотел бы приобрести, немаленький такой список, ну да Михаил Сергеевич сразу же в нем семь романов отметил, которые лично у него на полочке стояли. Так что дела пошли. Ахманов отослал эти книги бандерольками, а потом разместил объявление через интернет. И на секции выступил с просьбой помочь американскому коллеге. Так, в результате, все, что желалось, и нашлось. Роберт Силверберг был очень доволен.

«У него в Сан-Диего два дома, – доверительно сообщает Михаил Сергеевич, – в одном писатель живет с женой, в другом работает и держит библиотеку. Там есть все книги Силверберга, изданные в разных странах и на разных языках». Причем благодаря нашим питерским фантастам и, в частности Михаилу Ахманову, его коллекция пополнилась и книгами, изданными в России.

«Мы очень быстро подружились и перешли на «ты», – продолжает Михаил Сергеевич. – А что такое для американца перейти на «ты»? Это называть друг друга уменьшительными именами, поэтому для него я Миша, а он для меня Роб».

«Чего-то мне не хватает в современном издательском процессе, – жалуется Павел Амнуэль. – Раньше, лет тридцать еще назад, как бывало? Аккуратно отпечатываешь рукопись в четырех экземплярах, первый (непременно первый, чтобы редактор не подумал, что не ему одному послано!) запечатываешь в пакет, идешь на почту, стоишь в очереди… А потом с трепетом душевным, переходящим в состояние легкой депрессии, ждешь месяц, другой, третий… И вот он, заветный конверт из редакции. Вскрываешь его дрожащими руками, достаешь несколько листков и читаешь – письмо редактора и обоснованную (с точки зрения литсотрудника) рецензию.