Букет прекрасных дам

Нора, продолжая улыбаться, подъехала к письменному столу и достала папочку.

— Ну-ка, прочти.

Я вытащил несколько газетных вырезок и уставился на подчеркнутые красным фломастером строки: «Скажи, Ваня, какое из воспоминаний детства больше всего тебя раздражает?» — «Ну, наверное, дурацкая кличка Вава, которую мне дали одноклассники!»

— Что это? — удивился я.

— Интервью с известным эстрадным певцом Иваном Аржа, — пояснила Нора, — дальше листай.

«Почему герой вашего нового романа носит какую-то совершенно неблагозвучную и немужественную кликуху Вава?» — «Вот тут я с вами категорически не согласен. Вава — так звали меня в детстве родители. До сих пор при звуках этого имени меня обуревают счастливые воспоминания. Имя Иван мне не по душе. Скажу по секрету, жена и дочь зовут меня только Вава».

Я поднял глаза на Нору.

— А это разговор с модным писателем Иваном Потворовым. Если дальше посмотришь, там еще несколько отрывков из бесед с разными людьми на эту тему.

— Но зачем вы их собираете?

Нора фыркнула:

— Решила поработать психотерапевтом. Я великолепно знаю, как ты дергаешься, услыхав «Вава», вот и решила избавить тебя от комплекса. Видишь, многих Иванов в детстве звали именно так, но кое-кому это нравилось. Так что можешь успокоиться.

— Интересно, почему?

— Тебе Николетта не объясняла?

— Ну, вроде в младенчестве, когда я только начал лепетать, на вопрос: «Как тебя зовут?», отвечал: «Вава».

— Думаю, что и у других та же история, — вздохнула Нора, — детские прозвища самые живучие. Многих Сергеев отчего-то зовут Серый, а Володей — Вованами или Вовчиками.

Я молчал. Честно говоря, Нора меня удивила. Надо же, составляла досье, чтобы показать мне.

— Ладно, — хлопнула хозяйка рукой по подлокотнику, — собирайся.

— Куда? — изумился я.

— Съездишь к этому Анатолию и порасспрашиваешь его.

— Зачем?

— Да так, — пожала плечами Нора. — Ты, главное, не спорь, делай, что тебе говорят, и все, думать стану я. Хорошо? Действуй, Вава!

Делать нечего, пришлось покориться и вновь ехать в тот дом, где жила Настя Королева.

Глава 9

Дверь в квартиру Анатолия распахнулась сразу, вернее, я даже не успел нажать на звонок, как она открылась, и на лестничную площадку вышла грузная тетка лет шестидесяти, в отвратительно грязной куртке и жуткой, клочкастой, самовязаной шапке. В руках она держала объемистую и весьма замурзанную хозяйственную сумку.

— Вы к кому? — безнадежно устало поинтересовалась женщина и подняла на меня выцветшие глаза.

Но кожа на ее лице еще не успела окончательно увянуть, и я понял, что тетка ненамного меня старше, просто она из простонародья и не слишком заботится о внешности. Ест сколько хочет, в основном макароны и хлеб с маслом, вот и превратилась в доменную печь, растеряв всякое сходство с прекрасной дамой.

— Вы к кому? — словно эхо повторила баба, ставя сумку на заплеванный пол.

— Мне нужен Анатолий.

Женщина скользнула по мне взглядом и тихо поинтересовалась:

— Из органов, что ли?

— Каких? — удивился я.

— Внутренних, — ответила она и стала методично запирать целый ряд замков, которыми щетинилась неказистая дверь.

В моем понимании внутренние органы — это печень, почки, легкие… Но баба явно имела в виду милицию. Интересно, зачем она так тщательно запирает квартиру? Насколько я успел заметить, посетив вчера Анатолия, красть там нечего, и уж совсем смешно крепить запоры на хлипкой деревяшке, которую можно элементарно вышибить легким движением плеча.

— Из нашего отделения, что ли? — бормотала баба, пряча связку ключей в карман. — Насчет заявления?

Неожиданно мой язык сам по себе брякнул:

— Нет, я из министерства, из МВД.

Женщина попятилась:

— Чего еще на мою голову?

Я страшно обозлился сам на себя. Ну какого черта соврал? А главное, как естественно, походя, сделал это! Сейчас женщина потребует документы и с позором спустит меня с лестницы. Но собеседница неожиданно навалилась телом на перила и заплакала.

— Господи, ну за что мне это? Ну чем прогневала создателя? Что же все мне говно да говно на башку льет…

Я совершенно не переношу женских слез и ощущаю себя полным идиотом, когда при мне плачут. Рыдающая баба размазывала жидкость по лицу грязно-серой варежкой, а у меня нехорошо защемило сердце.

— Ну-ну, — заквохтал я, похлопывая ее по плечу, — ну-ну, не стоит так расстраиваться, все, что нас не убивает, делает нас только сильней.

Женщина стащила с головы шапку, мне в нос ударил запах давно не мытых, сальных волос и сказала:

— Авось помрут, сил моих нету больше.

— Кто должен скончаться?

— Да ироды мои, Толька и Гришка, — произнесла собеседница и вновь заплакала, но на этот раз тихо, поскуливая, словно обиженное животное.

— Толя дома?

— В больницу свезли вчерась, — шмыгнула баба носом и показала на грязную торбу, — вот волоку туда шмотье…

Я оглядел разбухшую поклажу и неожиданно в порыве вдохновения произнес:

— Ладно, все равно вас опросить надо, давайте довезу, говорите куда.

— Вот спасибо, так спасибо, — засуетилась женщина, — в токсикологическую, на Коровинское шоссе.

— Знаете точный адрес?