Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

В этот момент снова разразился зерновой кризис. Суровая зима, истощение хлебных запасов в деревне и уход крестьян с рынка вызвали новое резкое снижение хлебозаготовок. В конце апреля чрезвычайные меры возобновились с еще большей интенсивностью и в еще больших масштабах, чем прежде. Неизвестно, какую роль играли Бухарин, Рыков и Томский в принятии соответствующего решения, но если даже они и поддержали его, то сделали это, вероятно, скрепя сердце. Хлебные излишки, имевшиеся у кулаков, были исчерпаны еще в первую кампанию, и теперь удар пришелся прямо по середняку, то есть по крестьянскому большинству, у которого еще что-то оставалось. В течение следующих двух месяцев активизация хлебозаготовительных мер и сопровождавшие ее «перегибы» вызвали в деревне широкое недовольство и спорадические восстания. Сообщения о волнениях в деревне и нехватка продовольственных продуктов привели к брожению среди рабочих в городах ^{1112}. Хрупкое согласие среди членов Политбюро не могло вынести такого обострения обстановки, и в мае-июне раскол между бухаринцами и сталинистами оформился окончательно.

До весны 1928 г. казалось, что Бухарин, Рыков и Томский считали возможным уладить разногласия в руководстве и пытались разрешить их внутри Политбюро. Теперь, однако, они — и в особенности Бухарин — были встревожены всевозраставшим экстремизмом и бескомпромиссностью сталинской группы. Различия во мнениях делались все шире и превращались в систему. В центре полемики стояли противоположные толкования текущих затруднений режима, примером которых служили зерновой кризис и шахтинское дело. Бухаринцы настаивали на том, что эти затруднения объяснялись действием вторичных факторов — неподготовленностью государственного аппарата, неудачным планированием, негибкой политикой цен и беспечностью местных работников ^{1113}. Сталин и его окружение, с другой стороны, изображали возникновение трудностей как следствие обстоятельств объективного, структурного свойства, то есть пороков и самой природы нэпа. По утверждению Сталина, помимо попыток кулаков припрятать хлеб, зерновой кризис объясняется и тем, что единоличное крестьянское хозяйство зашло в тупик. И кризис, и шахтинское дело не были преходящими побочными результатами «плохого планирования» и «ряда ошибок», но свидетельствовали о неизбежном обострении классовой борьбы, и эту борьбу следовало довести до конца ^{1114}.

Бухаринский подход требовал умеренных мер, в том числе помощи частным крестьянским хозяйствам, более гибкой политики цен и улучшения работы официальных учреждений. Сталинский — требовал жестких решений. У Сталина еще не было широких альтернатив господствующей бухаринской политике, однако он шел по другому пути, в направлении утверждения и узаконивания «государственной воли», включая принудительные «чрезвычайные меры» на всех фронтах. В связи с этим он принялся всячески порочить частное сельское хозяйство, объявив колхозы и совхозы единственным выходом из создавшегося положения ^{1115}. Хотя дискуссия все еще вращалась вокруг сельского хозяйства, последствия ее для политики в области промышленности и подготавливавшегося тогда пятилетнего плана также были весьма важны. Подвергшийся перетряске аппарат ВСНХ под руководством Куйбышева уже выступил против осторожных экономистов Госплана, чьи взгляды на пропорциональное развитие и рыночное равновесие были сходны со взглядами Бухарина. К маю эхо развернувшейся вокруг планирования дискуссии докатилось до Политбюро ^{1116}. Таким образом, на карту были поставлены вся экономическая программа партии и, уже не в первый раз, будущее большевистской революции.

В своей совокупности предложения Сталина ставили под угрозу господствующее бухаринское понимание нэпа как системы гражданского мира и взаимовыгодных рыночных отношений между городом и деревней. Эти предложения находились в резком противоречии с убеждением правых в том, что трудности можно и должно решать «в обстановке и на базисе нэпа» ^{1117}. Более того, как жаловался Бухарин, они искажали генеральную линию партии, всего лишь за четыре месяца до этого утвержденную XV съездом. Резолюции съезда были воплощением пересмотренной программы правых и обещали поворот влево к «наступлению на кулачество», создание на добровольной основе ограниченного коллективизированного сектора и плановое промышленное развитие с повышенным упором на производство средств производства, однако все эти задачи выражались вполне по-бухарински, умеренным языком, и определенно исключали крайние меры. Но Сталин теперь пытался узаконить свою вновь обретенную воинственность и переиначивал по-своему эти резолюции, представляя, к примеру, «чрезвычайные меры» как «нормальное» следствие антикулацкой резолюции съезда ^{1118}.