Это сделало его ортодоксию подозрительной со многих точек зрения. Благодаря его универсальному определению общества и применению теории равновесия ко всем специальным формациям, его можно было обвинить, например, в отказе от выпестованного Марксом историзма, который подчеркивал единственные в своем роде характерные черты и специфические законы для каждого исторического общества. Даже несмотря на то, что Бухарин настаивал на исследовании «каждой формы общества… в ее своеобразии», он обладал той особенностью социологического подхода, которая, по его собственным ело-вам, заключается в изучении «не отдельных форм общества, а общества вообще» {492}
. Кроме того, если модель равновесия поддавалась обобщению, не означало ли это, что существует универсальный регулятор, или закон, действующий в любом обществе? Бухарин только намекал на ответ в «Теории исторического материализма», когда он говорил о затратах труда как законе регулирования отношений между обществом и природой; позже, однако, он сформулирует «закон трудовых затрат» как «необходимое условие социального равновесия в любой и каждой социально-исторической формации» {493}.Но основная критика, направленная против социологической теории Бухарина и ее политических выводов, основывалась на том, что равновесие предполагает социальную гармонию, в то время как ортодоксальный марксизм доказывает преобладание социальных конфликтов. Советские исследователи не одиноки в противопоставлении марксистской модели конфликтов модели равновесия общества. Аналогия может быть найдена в недавней критике современной структуро-функционалистской школы социологии. Критикующие ее западные социологи доказывают, что в отличие от марксизма функционализм с его концепцией гомеостатического равновесия не в состоянии охватить реальные внутренние общественные изменения и поэтому предпочитает представление о гармоничной стабильности. Они полагают также, что теория равновесия подразумевает нормативную (консервативную) ориентацию и потому относится с предубеждением к социальным конфликтам и рассматривает расшатывающие равновесие элементы как ненормальные и патологические. Один историк даже заключил, что «выбор модели равновесия логически исключает революционную этику…» {494}
. Увязывание политического консерватизма с теорией равновесия (и теперь еще — постоянная тема в советских исследованиях), таким образом, не является характерным только для советских марксистов {495}.Хотя Бухарин никогда серьезно не размышлял над этим парадоксом, он как будто сознавал его существование. Бухарин справедливо отказался от всякого понятия «совершенной гармонии», и оттенок неловкости чувствовался в его возражении возможным критикам: «Рассматривание общественной и притом иррациональной, слепой системы с точки зрения равновесия ничего общего, конечно, не имеет с
Тем не менее, сомнительно, может ли эта абстрактная теория Бухарина действительно объяснить глубоко укоренившиеся социальные изменения, возникающие изнутри. В своем анализе производительных сил Бухарин поставил внутреннее равновесие в зависимость от взаимоотношений общества и природы. Импульс, вызывающий изменение, проникает в социальную систему извне. В этом и в других отношениях его «марксистская социология» была чересчур непоследовательна, а иногда непродуманна, однако вопрос об основательности модели равновесия продолжает разделять социологов.