Бухта Анфиса

На реке галдели и смеялись ребятишки. В бухту вошла лодка с бревном на буксире. Сидящий в ней человек неторопливо работал веслами.

— Сергей Сергеич строится. У Зинаиды сараюшку купил. Да и она сама обратно в свою избу налаживается. Растет деревенька, — проговорила Анфиса не то с гордостью, не то с печалью. Растет, да не так, как надо бы. Строятся все больше люди городские, дачники. Деревенские наезжают сюда только по ягоды да по грибы. Да еще на «родительскую», поглядеть на могилки, повздыхать в меру, а уж помянуть — так от всей полноты души, которая, хотя меру и знает, но не всегда помнит. Ох, не всегда…

Задумалась Анфиса на закате дня, положив сухонькие, никогда не знавшие безделья руки на ограду. И Николай Борисович задумался. Каждый о своем и в общем об одном и том же. О том, что растет и что будет, когда вырастет. Отсюда им видна вся деревня, начинающая эпоху возрождения. Сразу за Анфисиным огородом, у самой бухты, срубил новенький домик пенсионер Полыгалов. Красиво срубил, аккуратно. В маленьком огородике поднимают свои трепетные венчики разноцветные маки. Домик он назвал «рыбацким» и над дверью пристройки, где обедали в ненастье, написал на дощечке: «Кафе „Прикорм“». По всему видно — хороший человек, легкий, доброжелательный.

А через дорогу, почти напротив Анфисиного двора, под столетними тополями поселились Харламовы. Поставили палатки, сложили под навесом летнюю кухню и все свои выходные дни, все отпускное время проводят здесь, радуя соседей своей веселой дружбой. Могут же так жить люди: четыре семейства подружились давным-давно; чужие, а живут как одна родня, и все в деревне знают их под одной фамилией — Харламовы. Вон они — идут из леса, человек восемь, и все вместе несут на плечах огромную сушину на дрова. И песню поют.

Самая знойная пора

1

Позвонили из редакции: есть интересный материал, связанный с деревней Старый Завод, требуется срочная проверка.

— А что там? — спросил Артем.

И Агапов, который разговаривал с ним, ответил:

— Знакомую твою старуху обидели.

— Анфису?

— Да. Анфису Васильевну. Материал, между прочим, переслали к нам из Москвы. Так что давай…

— Я понимаю, — торопливо проговорил Артем, — У меня еще две лекции, и тогда я сразу приду.

Он понимал, насколько это срочное дело, и не только потому, что материал прислан из Москвы и что звонил ему сам Агапов, который после ухода Николая Борисовича назначен редактором газеты. Нет, не только потому. Главное — обидели Анфису. Артему показалось, будто и ему самому нанесли обиду, и, еще не зная, кто этот обидчик и в чем состоит обида, он уже проникся горячей ненавистью к неведомому обидчику, а заодно и к самому себе. Ведь и он тоже когда-то предал священную для него Бухту Анфису. Может быть, теперь он сможет искупить свою вину?

Освободиться ему удалось только после полудня, и он, не заходя домой, поспешил в редакцию. Агапова не было. Материал передала Люда, секретарша и старая приятельница Артема, которая, кажется, одна из всего старого состава редакции осталась на прежнем месте. Все остальные или переменили места, получив повышения, или ушли из редакции. Она одна не покинула свой пост в маленькой приемной неподалеку от дверей редакторского кабинета. Люда — хранительница всех редакционных традиций и незыблемых газетных законов, барометр, безошибочно показывающий не только настроение редактора и всего редакционного аппарата, но и предсказывающий все надвигающиеся штормы и штили. Кроме того, ей можно было говорить все: Артем называл ее «мавзолеем всех тайн и секретов» и особенно ценил за это.

Передавая пакет, Люда сообщила:

— А у вас юбилей. Поздравляю.

— С чем?

— Забыли? Сегодня ровно пять лет, как вы начали работать в газете.

Пять лет! Артем с удивлением, почти со страхом, посмотрел на пакет.

Решив, что он поражен тем, что она ему сообщила, Люда посочувствовала:

— Бежит время-то.

— Время? — Артем бросил пакет в портфель. — А зачем ему бегать?

— Так говорят. И, наверное, оно так и есть…

Спускаясь по широкой лестнице, Артем представил себе, как бежит время, и тащит на себе все людские ошибки и промахи, чтобы в какую-то подходящую минуту опрокинуть их на человека. Вряд ли оно может бежать с таким-то грузом. Тащится. Это человек, который вечно торопится, думает, будто время тоже суетится и спешит неизвестно куда. А время идет своим чередом. И вот прошло пять лет с того дня, когда он впервые переступил редакционный порог. Отчаянная решимость и сознание своей бездарности боролись в нем, но Семен — друг и благодетель, которому чужды всякие сомнения, — так стремительно протащил его через все двери, что Артем не заметил никакого порога. Не отметил торжественного первого шага. Да и потом тоже было не до того, И вот прошло пять лет, и он снова оказался на том же рубеже: интересно, как он выглядит?