Бухта Туманов

Митя не ответил. Шлюпка, кренясь на левый борт, круто повернула. Юра лишь сейчас заметил над южной частью горизонта серую волнистую полоску. Она быстро росла, из серой становилась пепельно-черной — через несколько минут тяжелая туча закрыла полнеба. Поднялся ветер. Он с каждым мгновением усиливался. Будто кто-то гнался за ним, а он пытался уйти от погони и увлекал за собой шлюпку.

Это налетел шторм.

Теперь Юра узнал, что такое океан. Не радостные краски заката приветствовали его, а зловещий мрак и огромные валы, летевшие как вздыбившиеся кони, разметавшие по ветру седые, косматые гривы. Не тишина предвечерья, а пронзительный свист и рев. Словно рушилось все в преисподнюю, и сама преисподняя разверзлась, готовясь поглотить его.

Шлюпка неслась, не разбирая направления. Да и какого направления держаться в этой кромешной тьме, под косо хлещущим, секущим лицо ливнем!

Парус разорвало в клочья, прежде чем его успели спустить. Вымокшие до нитки Митя и Юра ухватились за весла. Но что могли поделать две пары весел против всей мощи океана! И все-таки они гребли, ежеминутно обдаваемые волнами, каждая из которых грозила их смыть и унести.

Когда шлюпка с высоты поднявшего ее на себя горо-подобного вала стремительно низвергалась в черную пустоту, Юре казалось, что сейчас наступит конец. Но словно невидимая рука извлекала утлое суденышко из бездны и опять возносила на головокружительную высоту. Мгновение оно словно висело в воздухе — и снова очертя голову летело вниз.

— Держись! — услышал Юра.— Держись крепче!

Это кричал Митя. Он хотел помочь товарищу, но сильный толчок отбросил его. Шлюпка жалобно заскрипела, застонала, готовая превратиться в щепы от неистовых ударов шторма. Вода в ней все прибавлялась, и не было возможности вычерпывать ее, хотя Митя и пытался это делать.

— Держись! Держись!..— звучал повелительный, совсем не его голос.

«Так вот что такое моряк! Держись во что бы то ни стало! Держись, даже когда ты не в силах держаться!»

И Юра старался держаться. Голос товарища был для него единственной поддержкой. Он каялся в душе перед Митей за то, что не послушал его, винился во всех своих грехах: легкомыслии, хвастовстве, самонадеянности — и хотел только одного: чтобы грозный океан сжалился над ним.

Но океан не любит робких сердцем и не признает жалости. Он гремел над Юрой своим неумолимым голосом. Он бил и швырял его, захлестывал горько-соленой волной, смеялся над ним,— неукротимый и страшный океан, будто в насмешку прозванный Тихим. И Юра прощался с жизнью, измученный, потерявший надежду.

— Нужно повернуть! — закричал Митя.— Ты слышишь? Должно быть, Митя увидел что-то в этой непроглядной

тьме и, бросив весла, изо всех сил налег на руль.

— Греби, раззява! — кричал он Юре, который в полном изнеможении опустил весла.

И Юра — хотя ему казалось, что он не в состоянии даже пошевелить рукой,— все-таки принялся грести, разъезжаясь ногами по залитому днищу шлюпки, втягивая голову в плечи, как будто это могло уберечь его от ударов волн.

— Левым! Левым! Нажимай!..

Шлюпка накренилась так сильно, что черпнула бортом воду, и если бы не Митя… Но Митя вовремя успел выровнять ее. Теперь Юра понял, в чем дело. Сквозь рев и свист шторма он различил новый звук: то бился о скалы прибой. Высокая тень возникла по носу справа… и пропала. Шлюпка благополучно избегла опасности разбиться о скалу.

Но другая опасность уже подстерегала ее. Волны, ударяясь о скалы, сшибались между собой, образуя водовороты. В один из них и попала шлюпка. Здесь все усердие Юры на веслах, зоркий глаз и твердая рука Мити оказались бессильными. Шлюпку сначала занесло вверх кормой, потом — носом, потом положило на борт, так что Юра выронил весла, которые тотчас унесло, а в следующее мгновение шлюпку поставило почти стоймя.

Падая в воду, Юра успел увидеть при свете луны, вырвавшейся из-за быстро несущихся туч, мокрые, блестящие камни, торчащие, как зубы, из пены прибоя, а позади них темную полоску — берег.

Что-то подхватило его и понесло со страшной быстротой на эти самые камни. Он пробовал бороться, но его несло, как соломинку. Встречная волна накрыла с головой, и он ушел в глубину. Он .ничего не чувствовал, кроме ужасной спазмы удушья. Словно железная рука сдавила горло, душила, тянула на дно…

Инстинктивно Юра продолжал бороться. Все тело напряглось в единственном усилии — подняться наверх, набрать в легкие воздуха. И потому ли, что он так настойчиво боролся за жизнь, или добрая волна, шедшая к берегу, снова подхватила его, но Юру вынесло из могильного мрака глубины — блеснул свет, грудь наполнилась воздухом, рот издал крик. Он жил!

Но та же волна, будто спохватившись и сердясь на этот упрямо барахтающийся живой комочек, сбросила его со своей спины на спину другой волне, откатывающейся от берега,— и опять его потащило назад, захлебывающегося, теряющего последние силы…

Вдруг кто-то схватил его — не огромная лапища океана, а маленькая человечья рука, и не безжалостный голос океана, а голос друга, голос надежды позвал:

— Юра! Юра!