Буколические сказы

У того и забегали гляделки. Хвост поджал, юлит задом, лодыжку о лодыжку чешет. Назарий Парменыч: эти-де и эти тем же занимаются... и такие-то генералы — тоже.

Керенскому малость полегчало. «Вот, — говорит, — суки!»

Назарий Парменыч ему: «Вы про них уже знаете, а они про вас пока что нет. Отдаю вам это преимущество. Сумейте взять их за самое хрупкое».

Тот и взял! И корону уже никто не берёт — бессмысленно.

Но есть генералы, какие неподобным не запятнаны. Вот их собрали всех вместе. В зал запускают матросов — у тех шеи, как у волов. У каждого за плечом — японский винторез, на боку — шпалер. Назарий Парменыч показывает им на генералов: «Нравятся вам ихи погоны?» Моряки, груди чугунные — гвозди на них прями — как взрыкнут: «Даё-о-ошь!!!»

Генералов тут и возьми суета. Одни затараторь чего-то непутное, другие давай не своим голосом романсы петь, а тех как стало коробить да об пол хлобыстать!

Назарий Парменыч велел матросам покамесь выйти. Генералам приказ: «Утихнуть!» Они кое-как обуздали себя, и он им: «Ну что? Хотите? Идите и думайте, за кем шлейф-то носить».

Презирал он их за подхалимаж. Песня-то известная: «Царь наш — немец русский, слуги все — жандармы...» И царь — немец, и вокруг него — немцы, и русский мужик обязан немцу-колонисту дом строить. А генералы трепещут перед царём. Ну не противно?

Назарий Парменыч вскоре и сказал: «На ком из них пятна грязи нет, то потому, что на чёрном грязи не видно. Белые генералы!» И решил — пусть лучше у Ленина будет власть. Он, понятное дело, постов не соблюдал и не станет, но уж страна от поста не отстанет. Поститься ей не перепоститься! Дак и вались оно к тому в полную лихость...

И пришла новая власть — лиха некуда класть. Мы — ничего, благодарны, конечно. Лихо без места — чужая невеста, за то и спасибо, что не твоя. А то: невесту тебе лиху — обряди её ты, а в постель она в иху!

Сам Назарий Парменыч, при лихом-то размахе, не с прибытком — сожгли усадьбу. Но он на это не смотрит. «Ну да, лишенец! а сколь воспитанниц я лишил невежества? И так же и могу: попадись только мне — в невежестве нетронутая».

Ленину передали — и он двумя руками за каждый его подсказ! Доверие! И как не доверять тому, кто на доверчивости собаку съел? Честность-то в цене, а кто ещё столько честных взял?

Брал от нашей местности, нам и утрафил — через три буквы, первая «х». Как узнал про нашу бесхлебицу, так и назвал рыбицу. Она хоть и не белая, но серебрится, и морозец, по серебру мастер, сбережёт её до наших мест от океана.

Никто у нас не дивится на приветственный плакат: «Быть здоровым, сильным, смелым хочет каждый человек. И ему поможет в этом рыба серебристый хек!» Всем привычны эти известные ленинские слова, которые отчего — на всяком видном месте? Оттого, что Назарий Парменыч подсказал Ильичу. На «х» называется, в три буквы вмещается — народ им спасается.

По шестьдесят копеек кило — с головкой, в свежемороженом виде. По девяносто копеек — без головки: это уже на любителей. Есть и такие — берут.

Интерес и польза, что держится долго в твёрдом состоянии. Когда вроде и не до жареного — обеспечит жарку! На котлетку вовсю идёт. Кто умеет — и бутерброд получается.

Так и как же было не позавидовать? Оно вышло наружу ещё в кончину Ленина. Оппозиция, делёжка власти, горлохватство. К Назарию Парменычу чуть не с кухонными ножами лезут. Всё валят на человека — от хера до хека! И он, чтоб зря не оправдываться, ни к кому не примыкать, решил вроде в удалиться нормальным образом. Как Ленину придали потустороннюю сохранность — те же профессора и с ним то же самое... Но при полной секретности. К нам его привезли в окружении тайны.

Партейная женщина, пожилая, возглавляла перевозку. Папиросы курила, а глядела-то всё искоса. Кого отчитывает или указует — голову к нему не повернёт. Одного человека, так-то вот, даже без кивка, велела отправить... Больше и не видали его никогда.

Она безотлучно при упаковке: груз в строго закрытом виде. Вокруг гэпэушники в демисезонках: клетчатые — клеточка в клеточку. Наганы у них, самовзводы; тоже и браунинги прямого боя, второй номер. В карманах их держат, не выпуская из руки, и глядят нехорошо. Злобность. На кого глянут — так вроде хотят из него рёбра повытаскать.

Багаж было в музей краеведческий, а там крыша течёт. Ну, пока ремонт — поставили в нарсуде. Позади зала есть комната, где совещаются судьи: тут установили. А людей на это время стали судить во дворце культуры.

ГПУ около упаковки — в пересменку. Постоянно — не мене семи рыл; палец — на спусковой собачке. Женщина-руководитель подойдёт посмотрит: палец не убран? Нет.

Ей туда, в комнату, и питание носили. Макароны по-флотски, с молотым мясом отварным; хлеб с горчицей и молочный суп. Ещё чаю горячего много пила, вприкуску с халвой.

Проходят две недели, три...А тут по всей торговой сети — переучёт, ревизия. Инвентаризация к тому же... Ну и решили не избегать проверки груза.

Открыли — в секрете, конечно. Комиссия, всё как положено: распаковали — а там ничего. Пусто! Никакого Назария Парменыча! Над чем профессора старались — и следка этого нет.