Буколики. Георгики. Энеида

К этой последней моей снизойди, Аретуза[100]

, работе.Галлу немного стихов сказать я намерен, но только б
И Ликориде[101] их знать. Кто Галлу в песнях откажет?
Пусть же, когда ты скользить под течением будешь сиканским[102],
5 Горькой Дорида[103] струи с твоей не смешает струею.Так начинай! Воспоем тревоги любовные Галла,
Козы ж курносые пусть тем временем щиплют кустарник.
Не для глухих мы поем, — на все отвечают дубравы.

В рощах каких, в каких вы ущельях, девы наяды,

10 Были, когда погибал от страсти своей злополучной
Галл? Ни Пинд[104] не задерживал вас, ни вершины Парнаса,
Ни Аганиппа[105], что с гор в долины Аонии льется,
Даже и лавры о нем, тамариски печалились даже,
Сам, поросший сосной, над ним, под скалою лежащим,
15 Плакал и Менал тогда, и студеные кручи Ликея[106].Овцы вокруг собрались, — как нас не чуждаются овцы,
Так не чуждайся и ты, певец божественный, стада, —
Пас ведь отары у рек и сам прекрасный Адонис[107].

Вот пришел и овчар, с опозданьем пришли свинопасы,

20 Вот подошел и Меналк, в желудевом настое намокший.
Все вопрошают: «Отколь такая любовь?» Появился
Сам Аполлон: «Что безумствуешь, Галл, — говорит, — твоя радость,
В лагерь ужасный, в снега с другим Ликорида сбежала».[108]
Вот пришел и Сильван[109], венком украшенный сельским,
25 Лилии крупные нес и махал зацветшей осокой.
Пан, Аркадии бог, пришел — мы видели сами:
Соком он был бузины и суриком ярко раскрашен.
«Будет ли мера?» — спросил. Но Амуру нимало нет дела.
Ах, бессердечный Амур, не сыт слезами, как влагой
30 Луг не сыт, или дроком пчела, или козы листвою.

Он же в печали сказал: «Но все-таки вы пропоете

Вашим горам про меня! Вы, дети Аркадии, в пенье
Всех превзошли. Как сладко мои упокоятся кости,
Ежели ваша свирель про любовь мою некогда скажет!
35 Если б меж вами я жил селянином, с какой бы охотой
Ваши отары я пас, срезал бы созревшие гроздья.
Страстью б, наверно, пылал к Филлиде я, или к Аминту,
Или к другому кому, — не беда, что Аминт — загорелый.
Ведь и фиалки темны, темны и цветы гиацинта.
40 Он бы со мной среди ветел лежал под лозой виноградной,
Мне плетеницы плела б Филлида, Аминт распевал бы.
Здесь, как лед, родники, Ликорида, мягки луговины,
Рощи — зелены. Здесь мы до старости жили бы рядом.
Но безрассудная страсть тебя заставляет средь копий
45 Жить на глазах у врагов, при стане жестокого Марса.
Ты от отчизны вдали — об этом не мог я и думать! —
Ах, жестокая! Альп снега и морозы на Рейне
Видишь одна, без меня, — лишь бы стужа тебя пощадила!
Лишь бы об острый ты лед ступней не порезала нежных!

50

Я же достану свирель, стихом пропою я халкидским[110]Песни, которые мне сицилийский передал пастырь.
Лучше страдать мне в лесах, меж берлогами диких животных,
И, надрезая стволы, доверять им любовную нежность.
Будут стволы возрастать, — возрастай же с ними, о нежность!
55 С нимфами я между тем по Меналу странствовать буду,
Злобных травить кабанов, — о, мне никакая бы стужа
Не помешала леса оцеплять парфенийские[111] псами.
Вижу себя, — как иду по глухим крутоярам и рощам
Шумным. Нравится мне пускать с парфянского лука
60 Стрелы Цидонии[112], — но исцелить ли им яростный пыл мой?Разве страданья людей жестокого трогают бога?
Нет, разонравились мне и гамадриады[113], и песни
Здешние. Даже и вы, о леса, от меня отойдите!
Божеской воли своим изменить мы не в силах стараньем!
65 Если бы даже в мороз утоляли мы жажду из Гебра[114]Или же мокрой зимой подошли к берегам Ситонийским[115],
Иль, когда сохнет кора, умирая, на вязе высоком,
Мы эфиопских овец пасли под созвездием Рака.
Все побеждает Амур, итак — покоримся Амуру!»

70

О Пиериды, пропел ваш поэт достаточно песен,Сидя в тени и плетя из проскурников гибких кошелку.
Сделайте так, чтоб они показались ценными Галлу,
Галлу, к кому, что ни час, любовь моя так возрастает,
Как с наступленьем весны ольховые тянутся ветки.

75

Встанем: для тех, кто поет, неполезен сумрак вечерний,Где можжевельник — вдвойне; плодам он не менее вреден.
Козоньки, к дому теперь, встал Геспер, — козоньки, к дому!