Буковки

Много-много лет назад, на планете Земля, может быть в этом самом городе под названием Глёкнер, жил один писатель. Никто из нас не знает его настоящего имени, но мы называем его Прим. Да-да, как в фехтовании называют первую позицию, как используют обозначение в математике. Бог, Прим, какая разница. Это одно и то же.

Так вот, Прим был бездарью и алкоголиком. Может быть, в далеком прошлом он писал великие шедевры, но когда его идеи закончились, он столкнулся с творческим кризисом и боязнью белого листа. Как говорили те, кто был до нас, он долго пытался удивить своих читателей чем-то новым, еще не виданным. И однажды он занялся одной книгой, которая так и не получила названия. Хотя нет, мы придумали ей имя – Obscure. Обскура. Понимаешь, как иногда может зарождаться новая религия?

Прим пристрастился к выпивке. Это раскрывало его сознание и позволяло справиться со страхами, как я слышала. Да ты и сам должен знать, правда? Итак, Прим начал писать книгу о неком именитом писателе по имени Виктор Венцель. Этот Виктор тоже владел пером и работал над безымянной книгой. Прославился благодаря своей драме… Думаю, название сам угадаешь? Но проблема в том, что и он получил в наследство от своего литературного отца творческий кризис и ту же самую фобию. Видишь ли, вся проблема в том, что Прим писал свою биографию. И так получилось, что именно ты стал его альтер-эго. Понимаешь, в чем дело…

– Прекрати, – цежу я одно словно, – Прекрати…

– Рада бы, да это входит в мои обязанности, дорогой. Иногда, мне хочется думать, что ты – Данте, а я – твой Вергилий, который ведет тебя по кругам ада. Это лучше, чем быть просто полузабытым очерком, рожденным каким-то неудачником-графоманом, – голос Бретты теперь отдает металлом, – Но дай мне договорить. Те, кто был до нас, говорили, что Обскура была почти закончена. Приму оставалось только дописать финал.

Но Прим забросил книгу. Может, нашел идею получше. А может, просто забыл про нее. Так или иначе, но Прима не стало. История оказалась незаконченной, и в нашем мире, который он создал, остался изрядный пустой кусок…

Она спешно закурила еще одну сигарету, вновь посмотрела на меня. В глазах ее опять стояли слезы.

– Ирония в том, что первый Виктор, из оригинального черновика, возомнил себя Примом, и перепечатал эту историю, создав болезненную копию. Он старался исправить ошибки автора, но вышло так, что совершил их еще больше. И тогда у нашего города Глёкнера стало не хватать еще одной части. И нескольких персонажей, хоть и не ключевых, но все таки. Потом за дело взялся следующий Виктор. Он почти довел рукопись до ума, но ему взбрело в голову переиначить изначальный сюжет, подарить счастье всем жаждущим… Он не знал, что сюжет нарушать нельзя. И тогда, от нашего города осталась только половина. А из Обскуры только часть. Четвертый Виктор так и не поборол свой страх белого листа. После его перепечатки наш мир больше не подлежит воссоединению, а изначальный сюжет книги уже забыт.

– А какой я… Какой я Виктор по счету?

– Восьмой. Или девятый. После твоего предшественника осталось не больше трех улиц и пара-тройка зданий. И не больше пяти персонажей.

– А как же моя жена… Я ведь помню Хеллу! Я ведь помню нашу жизнь, наш дом…

– Перепечатка сохраняет память. Тебе уж точно. Не было бы тебя – не было бы и книги. Если тебе так будет проще, Хелла была только в оригинале Обскуры. Первый Виктор решил избавиться от нее, но сохранил в памяти следующих себя любовь и привычку. Жестоко, согласна. Жестоко поступили со всеми, мой дорогой. Все предыдущие Викторы перепечатывали меня так, чтобы я не могла забыть всего, что происходило раньше. Я как хранительница знаний в этом мертвом городе. Все остальные, хоть раз, но менялись.

– Но люди на улицах… Я их видел!

– Это не люди, – вздыхает Бретта, переводя взгляд на дождь за окном, – Это упоминания автора. К примеру, написал Прим, что на улице прошел человек, но не раскрыл его, не описал толком, и на наших улицах появился тот, кого ты видел в окне. Мы их зовем контурами. Или очерками. Они разные бывают. Есть точные копии людей, даже разумные. А есть… впрочем, лучше не будем об этом. Но на будущее запомни – эти твари опасны. Лучше к ним не подходить. Все здесь существует только потому, что последний Виктор это успел написать. Вот и приходится довольствоваться зеленым чаем, да сигаретами. Хоть этого в избытке. В прошлом черновике Виктор упомянул алкоголь. Но какой не уточнил. Открываешь бутылку, а там – буквы.

– Буквы в бутылке? – спрашиваю я, почти по слогам, – Буквы в бутылке?

– Тебя только это удивляет? – спросила Бретта возмущенно, – Тебя не смущает, что мы лишены даже нормального хода времени, скачем из прошлого в будущее и наоборот. Не знаем, что уже произошло, а что только будет. И все в этих буквах. Или ты думаешь, что в нашем мире все состоит из плоти, крови, камня и кости?

– Нет, но буквы…