Давид набрал номер своего друга психиатра, и тот ужасно огорчился. «Суицидальных наклонностей мы совершенно не заметили, – сказал он. – Эх, надо было госпитализировать и обследовать как следует! А ты со своими нежностями… вот и результат!»
Метичара
Дорогая моя Кэтино! Прости, что с самого отъезда не написала тебе ни строки. Мне было так плохо! Ужасная тошнота, и слабость, и головокружения… Иногда я думала, что умираю, а иногда боялась, что не умру и буду мучиться дальше. Я изгнала из кареты Тамрико и почти всю дорогу лежала. Саша сидел напротив и смотрел на меня с жалостью, но мне не было дела даже до него. Только Метичара лежала рядом со мной, засунув голову под мою ладонь, и вторила моим стонам слабым поскуливанием. Я всех замучила своей болезнью. Но, слава Всевышнему, мы доехали до места, и мне стало куда лучше. Ты удивишься, но здесь нашелся настоящий доктор англичанин. Очень знающий и вообще интересный собеседник. Муж просил его навещать меня каждый день.
Саша приготовил для нас дом, убранный много лучше, чем я ожидала. Нанял двух местных горничных и повара. Все как-то объясняются на смеси французского с турецким. И Тамрико при мне – ей я доверяю, как тебе. Я не помню ни одного дня своей жизни, когда она не была рядом со мной.
Представь себе, здесь есть общество. Меня навестила жена английского посланника, и мы с ней пили чай из того сервиза, который ты подарила на нашу свадьбу. Все было очень по-английски. Она остроумна, мила и настоящая леди.
Кроме того, я получила корзину фруктов от второй супруги принца Аббас-Мирзы и очаровательное письмо, написанное – ты не поверишь – по-грузински! Она родилась в Батуме. Принцесса приглашает меня на пикник, но Саша очень боится, как бы мне это не повредило. Однако Саша уезжает послезавтра. Он едет в Тегеран, вероятно, недели на три. Тогда уж мне не нужно будет спрашивать разрешения… Ты смеешься? Но ведь я теперь не девочка, а замужняя дама и сама решаю, что позволительно, а что опасно или вредно.
Целую тебя в обе щеки, дорогая моя кузина. Передавай привет твоим братьям и кланяйся от меня тетушке Тинатин и дяде Георгию.
Твоя Нина
…в заключение этого чрезмерно длинного письма сообщаю, что неделю назад известный вам российский министр-посланник отбыл в Тегеран, оставив очаровательную беременную жену здесь в Тебризе. Они сняли большой дом рядом со зданием российской миссии. При юной супруге посланника (думаю, ей не более шестнадцати) находятся только ее кормилица – женщина, определенно не представляющая для нас интереса, две служанки и несколько дворовых. Я прошу, с целью получения достоверной информации о действиях русских в Тегеране, разрешения на разработку молодой дамы. Полагаю, что было бы вполне естественно, если бы наш врач, доктор Сэмюэль Хейг, проявил бы повышенное внимание (чисто профессиональное поначалу) к состоянию мадам, оставшейся в Тебризе без семьи и друзей. Желательно, чтобы он стал ее конфидентом, а далее – по обстоятельствам. Почти всегда может отыскаться или возникнуть тайна, сокрытие которой потребует раскрытия других тайн. Не хочу загадывать наперед, но полагаю, что здесь есть поле, которое стоит возделать, коль скоро нас интересует русская политика в Персии…
Дорогая Кэтино! Очень рада была твоему письму. Ты чудесно описала бал у наместника, и я очень смеялась, читая, как твоя бабушка отчитывала генерала Ермолова за то, что он слишком рьяно добивался твоего внимания. И я в ответ буду описывать все детали моей жизни, которые могут развлечь, заинтересовать или рассмешить тебя.
Мне чудится, что мистер Хейг, о котором я уже писала, не совсем равнодушен ко мне. Он осматривает меня каждый день, и я чувствую себя не совсем ловко, отвечая на его слишком подробные вопросы, не подобающие джентльмену, которым он, безусловно, является, но совершенно естественные для врача. Доктор Хейг очень обаятелен. Он рассказывает замечательно интересные и смешные истории. Кажется, вся прислуга влюблена в него. Все расцветают улыбками, когда он приходит, и только Метичара терпеть его не может. Сегодня, когда он хотел проверить мой пульс, она укусила его за палец. Мой бигль, моя девочка, которая в жизни ни на кого не тявкнула, прокусила ему мизинец до крови. Я не знала, как поступить, и мистер Хейг ушел, посасывая мизинец, несколько обескураженный тем, что я не наказала собаку, хотя бы словесным укором.